«Молчать — это преступление». Истории пациентов инфекционного отделения Комратской больницы, перенесших COVID-19

Больница, ночь, две женщины колотят в закрытую дверь и просят о помощи. У одной из них температура под сорок. Вторая женщина мочит полотенце в холодной воде и ставит ей на лоб, на виски, на ладони. Температуру удается сбить до 39,3 градусов, затем она опять поднимается. И так всю ночь. На их крики никто не приходит.

Nokta публикует рассказы людей, у которых был диагностирован COVID-19 и которые были госпитализированы в инфекционное отделение Комратской районной больницы. 

Л.: «Два дня я мерзла без одеяла, потом укрылась матрасом»

Что должно побудить обычную гагаузскую бабушку, мали (пер. гаг. — бабушка), которая родилась спустя почти десять лет после окончания Второй мировой войны, назвать медучреждение концлагерем?

В начале мая Л. проходила лечение в больнице другого города. В одной палате с ней лежала девушка, которая была очень слабая, не хотела ни есть, ни пить. Выписавшись из больницы и вернувшись домой Л. почувствовала слабость и недомогание. Вскоре поднялась температура.

Обратилась к семейному врачу, ей посоветовали вызвать скорую. Врач скорой помощи осмотрела ее и сказала, что у Л., что угодно, только не коронавирус. Врач скорой поговорила по телефону с семейным врачом и попросила ее прийти к Л. на дом.

«Семейная не пришла, побоялась. Но таблетки выписала. Я вижу, что мне не становится лучше, опять позвонила в скорую. Они меня и забрали в Комратскую больницу», — рассказывает Л.

Л. взяла из дому один байковый халат.

«Мне было холодно, попросила одеяло. Мне принесли только простыню, подушки не было. Вечером, когда было темно, я попросила у медсестры одеяло. Нет одеяла, нет подушки, они в прачечной, дезинфекция не помогает их вычистить от коронавируса, вот что мне ответили. Я два дня лежала, как в концлагере. Лежала и мерзла», — продолжает Л.

На следующую ночь Л. взяла матрас с другой кровати и попыталась накрыться этим матрасом, так и спала.

Когда пришел положительный результат Л. на COVID-19, её перевели в другую палату.

Рассказывает соседка Л. по палате: «Открывается дверь, медсестра что-то показывает и заходит женщина. Она начинает причитать на гагаузском. Я не вижу её лица. Она причитает и крестится в сторону окна: «Bojikaciim, sän büüksün, saa ol sana ani brakmadın beni/ Боже, велик ты, спасибо тебе, что ты меня не оставил».

«Когда я увидела в другой палате одеяло, я начала молиться, я поняла, что больше не буду спать в холоде», — продолжает Л.

Это было тоненькое зелёное одеяло в клеточку.

По свидетельства Л., за все двухнедельное пребывание в Комратской районной больнице ни один врач не приходил её осмотреть, медсестры заходили, ставили внутримышечные уколы, спрашивали температуру, внутривенно уколы ставили только в последние дни.

И все это время, Л., как и другие пациенты инфекционного отделения Комратской районной больницы, находилась в закрытой на ключ палате.

Н.: «Медсестра сказала: Сейчас упадешь мне здесь под дверью»

Н. поступила в Комратскую больницу из другого города. Скорая забрала её с температурой, ей сделали укол анальгина с димедролом. Около четырех часов Н. прождала на улице и в приемной, чтоб её поместили в палату.

«Моя майка была мокрая, хоть выжимай. Переодеться было негде. Мимо проходил молодой врач, парень, он сказал: «Там за закутком, где рентген, никого нет, я здесь постою, а вы переоденьте хоть майку». Я так и сделала, мне стало немного легче. Первый этаж, куда они пускают холодный, как подвал. Там сидишь 5 минут и по спине холод проходит, выходишь на улицу – там ветер задувает», — рассказывает Н.

К 18:00 она оказалась в палате инфекционного отделения.

«Сама больница, её состояние, что она без ремонта, что там ржавые трубы, вообще это неважно, я могла жить хоть в сарае. Просто должны быть люди. Вполне сносно, они моют полы, есть унитаз, где сходить в туалет, есть раковина, где вымыть руки, и, поверьте мне, этого достаточно. Вообще неважно, какое состояние больницы с ремонтом или без ремонта. Важно то, какое было отношение», — продолжает Н.

По её словам, за всё то время, что она была в больнице никто из врачей к ней не заходил. За это время только медсестры приходили делать уколы.

«Через неделю мне стало плохо. Все будет нормально, сказала медсестра и дала мне таблетку парацетомола. Я сказала своей соседке, что мы не переночуем. Она меня успокаивала: «Не бойся, кызым (пер. гаг. яз. — дочка), бог с нами. Все будет хорошо, я не оставлю тебя».

Я говорила, что не выживу. Мне настолько было плохо. Ставим термометр, температура 39,3-39,7. Термометр был мой личный, термометр в палате не работал.

Всю ночь мы с соседкой бились и стучались в окно, но никто не пришел. Неужели не слышно звуков, не слышно, что мы стучим? Никто не подошел. Ко мне не подошли, не дали ещё парацетамола, не сделали анальгин с димедролом.

Всю ночь эта женщина мочила полотенце в холодной воде и клала мне на лоб, на щеки, горело все, горели ладони. У меня была мокрая подушка, я вся была в воде. Температура то падала до 39,3, то опять поднималась до 39,7», — рассказывает Н. и плачет.

По свидетельствам Н., только утром в дверь постучалась медсестра, не одетая в защитный комбинезон и без маски. Несмотря на температуру, Н. удалось встать с кровати и подойти к двери: «Я говорю мне очень плохо, у меня температура 39, где вы были всю ночь. Она посмотрела на меня и говорит: «Давай иди ляг, ляг вон там. Сейчас упадешь мне здесь под дверью, иди ложись».

Позже Н. замерили сатурацию кислорода (прим. nokta — степень насыщенности крови кислородом). Медсестра долго не могла зафиксировать на пальце Н. пульсоксиметр: то батарейки не были правильно установлены, то сам поврежденный аппарат, похожий на прищепку, раздваивался и падал.

Когда замерить все же удалось, уровень кислорода в крови упал до отметки 80 (прим. nokta — норма 100), Н. подключили к кислородной маске и впервые за все это время пришел врач. Он сразу сказал: «Готовьте её на Кишинев».

Врач, высокий мужчина, начал задавать вопросы, спросил, есть ли обезвоживание и диарея. Все это у Н. было, с самого начала поступления в инфекционное отделение. После её просьб, медсестры положили в «шкафчик» пакетик регидрона. Но разводить его было не в чем.

Тогда, по свидетельству Н., врач обратился к медсестрам: «Регидрон надо было развести в воде и так принести пациенту».

«Врач постоял еще немного и постоянно замерял мне сатурацию, проверял, насыщаются ли мои легкие кислородом. Я не знаю, менялась ли сатурация, мне уже было все равно. Если бы в ту ночь со мной что-то бы случилось, просто бы написали: умерла от COVID-19. И никто бы ничего не узнал, я просто была в шаге от этого, почему бы и нет», — заключает Н.

Как лечили и чем кормили пациенток с COVID-19?

Н. и Л. обе выздоровели. Их анализы на COVID-19 отрицательные.

Однако женщины не могут забыть свое нахождение в Комратской районной больнице. В каждом их слове, в каждой минуте молчания – горечь и обида от того, что они пережили, от жестокости и равнодушия, которое их окружало.

И Н., и Л. рассказывают, что палаты в инфекционном отделении Комратской больницы закрыты на ключ. Пациентов не выпускают все время лечения. Их связь с медперсоналом происходит через импровизированный «шкафчик».

«Если откроете интернет, все, кто прошел через Комрат, говорят, что они этот шкафчик просто ненавидят. Через шкаф они подавали нам таблетки и чай. Он открывался с нашей стороны гвоздем. Сначала они с коридора, со своей стороны ставили туда лекарства и закрывали, потом со своей стороны мы открывали и забирали свои таблетки», — рассказывает Н.

Помимо этого, по словам пациенток, медперсонал включал кварц, когда они находились в палатах: «Они подходили и говорили, укройтесь, включаем кварц… Я с кровати встать не могла, у меня не было сил. Вот мы накрытые одеялом, они включали прямо надо мной лампу, которая посреди палаты висела, на 30 минут. Но они про это забывали, порой это кварц включали на 40-45 минут и больше. Только на 5 день нам показали, как можно открыть окно».

Н. рассказывает, что приходили санитарки и мыли полы, но одной и той же тряпкой вытирали поверхности в палате.

Отдельно стоит вопрос о питании пациентов. Со слов Н. и Л., больничный рацион не отличался разнообразием.

«Не было человеческого отношения. Их питанием свиней надо кормить, а не людей, честное слово. В обед и вечером одна каша, кусок колбасы или окорочок. На завтрак овсянка, как камень густая, и подлива с поджаренным луком. На завтрак», — вспоминает Л.

Н. спросила медсестру, что за таблетки им выдают. Запомнить женщине удалось только два названия: сибазон и алпразолам. Оба препарата обладают седативным и снотворным действием.

«Я открыла интернет, я была в шоке, что это снотворное. На ночь давали по таблетке алпрозалама. Тоже снотворное. Это называется: спите и молчите! Зачем мне сибазон 8 дней? Что касается алпрозалама, эти таблетки я знала и не пила. Я их собирала в коробку», — высказывает возмущение Н.

У пациентки Д. повысилось давление, она попросила медперсонал больницы померять ей давление. Ей принесли аппарат и сказали, чтоб она это сделала сама.

«У них нет аппарата померять давление. Я попросила, они не пришли и не померяли. Мне было очень плохо. Тот аппарат, который они принесли оказался сломан. На всю больницу два аппарата, представьте себе, четырехэтажное здание и два аппарата. Больше я вам ничего не расскажу», — сказала Д. и положила трубку.

«Мне стыдно, что я гагаузка. Наш народ бросили в самое тяжкое время»

Н. госпитализировали в столичную Клиническую инфекционную больницу им. Тома Чорбэ. По её словам, отношение врачей и медперсонала там в разы отличалась от ситуации в Комратской больнице.

«Врачи в Тома Чорбэ от нас не шарахались, не пугались как черт ладана, как в Комрате. Эти люди не знали, кто я, но они обошлись со мной, как родная мама. Добрейшие люди молдаване, которые принимают нас гагаузов, и не говорят, чего вы к нам поперли, у вас же есть своя автономия.

В Тома Чорбэ был просто рай. В палисаднике в 4 утра поют птицы, скворцы, у меня было ощущение, что я в раю. Обо мне заботятся, кормят, одевают, ставят уколы. Я была, как в санатории. Когда я приехала в Кишинев, я не могла дышать от их теплоты и любви, и от обиды после Комрата», — вспоминает Н.

С огромным чувством благодарности Н. вспоминает врачей больницы им. Тома Чорбэ Габриелу Васильевну Негреску, Ирину Константиновну Руссу, весь медицинский и вспомогательный персонал медучереждения. По её свидетельствам, каждое утро в палату открывалась дверь и четверо врачей по порядку слушали каждого пациента.

При необходимости, в столичной больнице пациентам выдавали все нужные лекарства, порой целыми упаковками.

Н. рассказывает, что для гагаузов это честь, что их принимают в больнице им. Тома Чорбэ, некоторые из них продолжают там лечение до сих пор. Но забыть пребывание в Комратской больнице женщина не может.

Она признается, что решилась рассказать про пребывание в инфекционном отделении Комратской больницы, потому что не хочет, чтобы ситуация, которая произошла с ней, повторилась с другими пациентами с COVID-19, которых продолжают госпитализировать в столицу Гагаузии.

«Пройдя через это, я не хочу, чтоб также кто-то мучился, пусть это женщина 67 лет или бабушка 74 лет. Она же чья-то мама, сестра, жена. Так не должно быть.

Я не хочу, чтоб они проходили через такое. Зачем? Почему? Об этом надо говорить. Туда продолжают поступать люди. Молчать — это преступление.

Мне жалко наших людей. Не хочу, чтоб кто-то умирал и написали просто COVID-19, а не то, что человек умер, потому что некому его лечить было и нет лекарств.

Мне стыдно, что я гагаузка. Наш народ бросили в самое тяжкое время. Когда еще народ что-то попросит? Разве они попросят дороги? С температурой 40 люди просят: помогите, спасите», — заявила Н.

Nokta запросила комментарий Светланы Дулевой, руководителя Главного управления здравоохранения и социальной защиты Гагаузии, относительно условий нахождения пациентов с COVID-19 в Комратской районной больнице.

Журналист позвонила Светлане Дулевой, она сообщила, что занята. Вопросы были отправлены смс-сообщением, на момент публикации ответ ещё не получен. Как только комментарий поступит в распоряжение редакции Nokta, мы его опубликуем.

К сожалению, до директора данного медучреждения Нины Райлян дозвониться не удалось. По телефону сотрудники Комратской больницы сказали, что комментарий относительно условий может предоставить только директор.

***

Nokta не обвиняет и не умаляет героического труда врачей и медперсонала больниц в этот тяжелый для всех период, однако, со слов Н. и Л., произошедшие истории имели место быть, и, судя по опубликованным свидетельствам нынешних пациентов, ситуация в Комратской больнице пока не изменилась к лучшему.

Алина Михалкина

nokta