Дети репрессий: последние свидетели сталинских депортаций
Бессчётное количество судеб было перемолото в жерновах двадцатого века – века тоталитарных идей и их практических воплощений. Государственная машина и её послушные исполнители надвигались как туча, смерч, ураган, поглощая целые народы, миллионы несогласных и предположительно несогласных были подвергнуты физическому уничтожению, принудительному переселению, обречены на горе, страдания, муки и жизнь с пометкой "враг народа" в назидание другим.
И среди этих миллионов несчастных поломанных жизней взрослых были миллионы хрупких жизней детей, которые в нашем XXI веке остались последними свидетелями жутких репрессий и депортаций века прошедшего. Они выстояли и выжили в суровых сибирских холодах, прошли сквозь голод и болезни, пронесли свою раннюю дружбу через десятилетия, несмотря на то, что по прошествии времени совсем по-разному стали воспринимать произошедшее с ними и их семьями горе.
Тем не менее, страшные отголоски трагедии, предопределившей их жизни, до сих пор сопровождают оставшихся в живых детей репрессий, которым давно перевалило за 70 лет.
И среди этих миллионов несчастных поломанных жизней взрослых были миллионы хрупких жизней детей, которые в нашем XXI веке остались последними свидетелями жутких репрессий и депортаций века прошедшего. Они выстояли и выжили в суровых сибирских холодах, прошли сквозь голод и болезни, пронесли свою раннюю дружбу через десятилетия, несмотря на то, что по прошествии времени совсем по-разному стали воспринимать произошедшее с ними и их семьями горе.
Тем не менее, страшные отголоски трагедии, предопределившей их жизни, до сих пор сопровождают оставшихся в живых детей репрессий, которым давно перевалило за 70 лет.
Они и их родители – жители Пруто-Днестровского междуречья, сменившего за начало ХХ века несколько названий, как следствие принадлежности данной территории к сменявшимся империям и государствам, в полной мере ощутили карающий молот сталинских репрессий в период с 1940 по 1949 гг.
В ночь с 12 на 13 июня 1941 г. в новоприсоединенной к СССР Бессарабии, ставшей зоной влияния Советского союза согласно секретному дополнительному протоколу к пакту Молотова-Риббентропа, были арестованы 4507 глав семейств: примары и священники, помещики и коммерсанты, представители органов власти и партий, полицейские и военные. Почти все они были отправлены в лагеря, где и погибли. Их семьи в количестве 22648 человек были отправлены на вечной поселение в Казахстан.
В ночь с 12 на 13 июня 1941 г. в новоприсоединенной к СССР Бессарабии, ставшей зоной влияния Советского союза согласно секретному дополнительному протоколу к пакту Молотова-Риббентропа, были арестованы 4507 глав семейств: примары и священники, помещики и коммерсанты, представители органов власти и партий, полицейские и военные. Почти все они были отправлены в лагеря, где и погибли. Их семьи в количестве 22648 человек были отправлены на вечной поселение в Казахстан.
Воспоминания Василисы Комаровой о судьбе своей семьи Карайдалы, опубликованы в статье Светланы Капанжи «Дети репрессий», газета «Знамя», 2 июля 2018 года.
"Семья была бедная. Домик маленький, без огорода. Моя прабабушка Федора была портнихой. Прадед Константин был извозчиком, развозил почту на повозке с лошадью. В 1940 году его признали "политическим". Забрали и увезли в неизвестном направлении.
Потом забрали прабабушку Прасковию с детьми: Марусей, Иваной и Иоником (родители его называли Степой). Прабабушку Федору с детьми посадили в товарный поезд, отдельно мужчин и женщин с детьми. Поезд шел в Казахстан. По дороге их не кормили. Степа был самым младшим из детей, он умер от голода и холода. Его, как и других умерших выкидывали из поезда прямо на ходу.
В Казахстане поселили всех по баракам. В одной комнате четыре угла – и в каждом женщины с детьми, без постели. Женщины работали, кормили всех пайками, чтобы не умерли с голоду. Прабабушка Федора свою еду Иване и Марусе отдавала… умерла от голода. Детей увезли: Ивану отдали в трудколонию, ей было 12 лет, Марусю в детдом".
Потом забрали прабабушку Прасковию с детьми: Марусей, Иваной и Иоником (родители его называли Степой). Прабабушку Федору с детьми посадили в товарный поезд, отдельно мужчин и женщин с детьми. Поезд шел в Казахстан. По дороге их не кормили. Степа был самым младшим из детей, он умер от голода и холода. Его, как и других умерших выкидывали из поезда прямо на ходу.
В Казахстане поселили всех по баракам. В одной комнате четыре угла – и в каждом женщины с детьми, без постели. Женщины работали, кормили всех пайками, чтобы не умерли с голоду. Прабабушка Федора свою еду Иване и Марусе отдавала… умерла от голода. Детей увезли: Ивану отдали в трудколонию, ей было 12 лет, Марусю в детдом".
После ужасов войны долгожданный мир наступил не для всех: во время операции "Юг" 6-7 июля 1949 г. из пределов Молдавской ССР было выселено 11 606 семьи или 34 763 человека, в том числе 9 233 мужчин, 13 702 женщины и 11 828 детей до пятнадцатилетнего возраста. Все семьи разместили в 30 эшелонах.
Фактически две трети врагов народа, выселенных из Молдавии в 1949 году, были женщины и дети.
За шаблонными словами "трагедия" и "ужас" стоят личные истории вполне конкретных людей, жизнь которых всего за один день изменилась навсегда.
Фактически две трети врагов народа, выселенных из Молдавии в 1949 году, были женщины и дети.
За шаблонными словами "трагедия" и "ужас" стоят личные истории вполне конкретных людей, жизнь которых всего за один день изменилась навсегда.
Три девочки - дочь коммерсанта, дочь нотариуса и дочь владельца ателье - были депортированы вместе с их семьями 6 июля 1949 года. Сам факт того, кем были и чем занимались в межвоенный период их отцы, делал этих мужчин и их семьи неугодными, лишними людьми при наступившей советской власти.
6 июля 1949 года разделило жизнь этих девочек на два периода: в первом периоде осталось счастливое детство, любящие родители и родные, платья из креп-жоржета и муслина, апельсины из Галаца и пирожные в кафе возле дома, дух западной культуры, свободы и особого воспитания, которое не смогли вытеснить ни коммунистическая идеология, ни партийные лозунги. Не зря в своем интервью, Стефанида Баркарь заключает: «мать и отец говорили, что до сорокового года мы жили хорошо».
Семья Сибовых, 1943 год
Ксения Рубашко (Сибова), вспоминая межвоенный Комрат, свое детство, когда она вместе с другими детьми забиралась на колокольню Комратского собора, сетует на то, что «теперь уже не может вспомнить красивые слова».
Ксения Рубашко (Сибова), вспоминая межвоенный Комрат, свое детство, когда она вместе с другими детьми забиралась на колокольню Комратского собора, сетует на то, что «теперь уже не может вспомнить красивые слова».
“В основном всё что я помню, я помню из рассказов бабушки. Рассказы были вообще не для меня. В моей семье никто мне ничего не говорил про это… Из того, что я помню из рассказов кому-то из гостей, когда я стояла за дверью в коридоре: бабушка говорила, что вместе с красноармейцами 6 июля пришел глава райадминистрации или еще какой-то начальник, человек из местных, с которым семья дружила. И когда она у красноармейца спросила, что с собою брать, они сказали только документы. А этот мужик сказал: "Маруся бери всё"... и белье, замоченное в тазу, отжал, замотал в тюк и помог собрать ей вещи."
Память избирательна, она сглаживает отдельные моменты, другие же с годами становятся только отчётливее. Жизнь в Сибири среди непонимания произошедшего, растерянных родителей, порой откровенно враждебного отношения местных жителей, лишений, голода и болезней, среди суровых зим после мягкого климата континентальной Европы, была испытанием, которое легло на плечи 12-13-летних девочек.
По свидетельству дочери Светланы Капанжи, Стефанида Баркарь рассказывала, что многие депортированные родители владели в совершенстве русским языком, дети же репрессий, посещавшие румынские детские сада и школы, говорившие дома на родном языке (гагаузском или болгарском), поначалу с трудом адаптировались в русскоязычной школе.
(фото: Сибирь, с. Чаша, Курганская область, 1953-1955 гг.)
По свидетельству дочери Светланы Капанжи, Стефанида Баркарь рассказывала, что многие депортированные родители владели в совершенстве русским языком, дети же репрессий, посещавшие румынские детские сада и школы, говорившие дома на родном языке (гагаузском или болгарском), поначалу с трудом адаптировались в русскоязычной школе.
(фото: Сибирь, с. Чаша, Курганская область, 1953-1955 гг.)
 |
 |
 |
Ксения Рубашко, в семье которой всегда говорили на русском языке, прошла адаптацию в школе в Сибири значительно быстрее. Сказалось и то, что для маленькой Ксении это был не первый опыт вынужденного переселения: в начале войны семья Сибовых эмигрировала в румынский город Калафат, откуда в 1945 году их репатриировали в Советский союз.
Дочь Маргариты Шестаковой рассказывает, что у матери и её брата несмотря ни на что, сохранились «нежные воспоминания об этом школьном детстве, о каких-то подружках, потом о каких-то танцах. В общем, когда они вспоминали о школе и о селе Чаша, как ни странно, и у мамы, и у бабушки… были какие-то очень нежные светлые и весёлые воспоминания. Какие-то санки, какие-то коньки, вечные посиделки. У них там была налаженная жизнь, потому что люди, как ни странно, привыкают везде».
Дочь Маргариты Шестаковой рассказывает, что у матери и её брата несмотря ни на что, сохранились «нежные воспоминания об этом школьном детстве, о каких-то подружках, потом о каких-то танцах. В общем, когда они вспоминали о школе и о селе Чаша, как ни странно, и у мамы, и у бабушки… были какие-то очень нежные светлые и весёлые воспоминания. Какие-то санки, какие-то коньки, вечные посиделки. У них там была налаженная жизнь, потому что люди, как ни странно, привыкают везде».
Ксения Сибова и Фаня Михова в с. Чаша, Курганской области
И действительно, юность этих девушек прошла в Сибири. Среди зимы, которая длилась по 9 месяцев, они расцветали и надеялись на лучшую долю, бегали купаться на озеро, уходили в ночь кататься на лыжах в тайге, сдружились с местными девочками и ребятами, чувствуя себя почти свободными, несмотря на то, что все депортированные должны были постоянно отмечаться в комендатуре.
У депортированных родителей девушек контакты с местными были ограничены работой, в основном, старшее поколение репрессированных вне зависимости от их национальной, этнической или религиозной принадлежности, были связаны общими воспоминаниями о прежней счастливой жизни и знакомы ещё до высылки. Они держались обособленной общиной, общались в своем сплоченном кругу, отмечали праздники и неизменно поддерживали друг друга в тех трудных условиях.
У депортированных родителей девушек контакты с местными были ограничены работой, в основном, старшее поколение репрессированных вне зависимости от их национальной, этнической или религиозной принадлежности, были связаны общими воспоминаниями о прежней счастливой жизни и знакомы ещё до высылки. Они держались обособленной общиной, общались в своем сплоченном кругу, отмечали праздники и неизменно поддерживали друг друга в тех трудных условиях.
(Оборот фотографии семьи Шестаковых, которую они отправили семье Миховых)
Маргарита Шестакова и Фвня Михова, 1952 г., с. Чаша
Потом была смерть Сталина или «рыжего таракана», как его называла мама Маргариты Шестаковой Мария Петровна, выпускница Кишиневского епархиального училища, и надежды молодого поколения депортированных в Сибирь на интеграцию в общество советских людей обрели новое звучание. Так, Ксения Сибова набравшись смелости подала документы в Челябинский мединститут, куда её приняли, предварительно сделав выговор, что она умолчала о том, что происходит из семьи «врага народа», а Маргарита Шестакова поступила в пединститут в Кургане.
Впоследствии, когда депортированные более не были привязаны к месту своей высылки, каждая из этих трёх девушек вернулась в Молдавию. В случае, Ксении Сибовой и Маргариты Шестаковой желание вернуться исходило от их родителей, отец же Фани Миховой был против возвращения в родные места, где у него отняли дом и имущество, однако Фаню в Молдавии ждал друг детства, ставший вскоре её супругом. Первоначально, всем им - Миховым, Шестаковым и Сибовым - было отказано в просьбе поселиться в тех местах, откуда их депортировали. Так, Сибовы осели в Кишиневе, Шестаковы переехали в село Гыска под Бендерами, а Миховы жили несколько лет в Белгород-Днестровском, в Украинской ССР.
Впоследствии, когда депортированные более не были привязаны к месту своей высылки, каждая из этих трёх девушек вернулась в Молдавию. В случае, Ксении Сибовой и Маргариты Шестаковой желание вернуться исходило от их родителей, отец же Фани Миховой был против возвращения в родные места, где у него отняли дом и имущество, однако Фаню в Молдавии ждал друг детства, ставший вскоре её супругом. Первоначально, всем им - Миховым, Шестаковым и Сибовым - было отказано в просьбе поселиться в тех местах, откуда их депортировали. Так, Сибовы осели в Кишиневе, Шестаковы переехали в село Гыска под Бендерами, а Миховы жили несколько лет в Белгород-Днестровском, в Украинской ССР.
Девушки выросли, создали семьи, родили детей, Маргарита Шестакова стала преподавателем французского, Ксения Рубашко (Сибова) – заведующей отделением санитарно эпидемиологической станции сектора Рышкань, Стефанида Баркарь (Михова) – преподавателем начальных классов и гагаузского языка. По свидетельству дочери, Стефанида поддерживала отношения, встречалась и переписывалась и с Ксенией, и с Маргаритой. Жизнь всех троих охватила поочередно три периода: рожденные в Королевстве Румыния, в котором прошло их счастливое детство, они были депортированы в Сибирь советской властью, в Советском же союзе прошла их молодость и зрелые годы, им даже удалось застать и демократические изменения, получив реабилитацию и совсем скромное признание несправедливости действий, которые совершила над ними и их семьями безжалостная репрессивная советская система и её служители.
Однако боль пережитого осталась с детьми репрессий навсегда. Так, Маргарита Шестакова, по свидетельству дочери, до последнего считала себя человеком второго сорта, потому что была репрессирована. Стефанида Баркарь, рассказывая о Сибири, всегда плакала, вспоминая сам день депортации, навеки оставшуюся в сибирской земле бабушку Анастасию, боль и обиду от несправедливости произошедшего с её отцом, с ней, со всей семьей. Иным путем пошла Ксения Рубашко, которая в своем интервью призналась, что обиды она ни на кого не держит, и обидчиков своих давно простила.
Семья Шестаковых, 1952 г., с. Чаша
Последние свидетели ужаса депортаций, насильственно и без вины высланные в Сибирь со своими семьями, дети репрессий с каждым годом уходят от нас навсегда. К сожалению, ни Маргариты Шестаковой, ни Стефаниды Баркарь уже нет в живых.
В живых осталась только Ксения Рубашко, которой в этом году исполнилось 83 года. Мы бессильны перед естественными законами жизни и смерти, но в наших силах сохранить память о трагедии репрессированных людей, ибо «только те по настоящему мертвы, о ком полностью забыли». В мире, где происходит рост национализма и влияния авторитарных режимов, где лидеры и молодежь обращаются за примером к тоталитарным вождям прошлого, что демонстрирует удивительную жизнеспособность идеи об угнетении одних и возвеличивании других, личные истории детей репрессий, которые достойно выстояли перед всеми испытаниями на своем пути, не должны быть преданы забвению ради нас самих.
В живых осталась только Ксения Рубашко, которой в этом году исполнилось 83 года. Мы бессильны перед естественными законами жизни и смерти, но в наших силах сохранить память о трагедии репрессированных людей, ибо «только те по настоящему мертвы, о ком полностью забыли». В мире, где происходит рост национализма и влияния авторитарных режимов, где лидеры и молодежь обращаются за примером к тоталитарным вождям прошлого, что демонстрирует удивительную жизнеспособность идеи об угнетении одних и возвеличивании других, личные истории детей репрессий, которые достойно выстояли перед всеми испытаниями на своем пути, не должны быть преданы забвению ради нас самих.
Ксения Рубашко /Сибова/, июнь, 2019 г.
Алина Михалкина
Текст, аудио
фото: из архива Светланы Капанжи
видео: отрывок из фильма «Gagauzlar hem Gagauzluk» Тодура Занета
фото: из архива Светланы Капанжи
видео: отрывок из фильма «Gagauzlar hem Gagauzluk» Тодура Занета
Надежда Млечкова
оформление
Данная статья может быть перепечатана без финансовых обязательств или юридических ограничений, при условии цитирования nokta.md в качестве источника и указания активной гиперссылки.