«Мне кажется, как народ мы уже больше мертвые, чем живые» — история гагаузского филолога и блогера

Илье Карасени 33, он живет в Комрате, преподает языки и ведет богословский видеоблог на гагаузском. О том, как пытается менять глубинное мышление гагаузов и развивать язык с помощью подкастов, объединять верующих людей, игнорируя историю конфессий и обращаясь к истокам, о том, почему вера не противоречит критическому мышлению и почему в автономии так много творческих людей, но они разрозненны — читайте в этой истории.

«Внешне всё было хорошо, но внутри — пустота»

Илья Карасени родился в Конгазе, а вырос в Комрате. Отучившись в российском Брянске на филолога, Илья вернулся в Молдову и впоследствии закончил три магистратуры: международные отношения, румынский язык и культуру и теологию в австрийской Вене. Илья признается, что любит изучать новое, поэтому вполне возможно, что этот список продолжится — последнее образование он получил полгода назад.

В настоящее время Илья проживает в Комрате, знает пять языков, работает преподавателем английского, русского и литературы, время от времени занимается переводами и пишет стихи на гагаузском. Кроме того, он вместе с командой единомышленников ведет видеоблог İi Çoban («Добрый пастух»), представленный в нескольких соцсетях. Больше всего подписчиков в инстаграме, на момент выхода этой статьи — свыше 20 тысяч. Это скорее миссия, чем хобби, потому что видео посвящены преимущественно теологическим монологам, а в последнее время — и беседам с приглашенными гостями, также они направлены на развитие гагаузского языка.

— Когда я учился в России, мне было 22. Тогда я стал сознательно верующим человеком, — рассказывает Илья, — Было много событий, сложностей, внутренних поисков. Хотя внешне все хорошо было: хороший студент, здоровый, спортом занимался, вольной борьбой, [участвовал] в чемпионатах. Но внутри — пустота, одиночество, кризис, отсутствие цели и ориентиров. Инфраструктура души отсутствовала. Какие ценности? Для чего всё?  Акцент на что ставить, в чём приоритеты? То есть в этом плане полная каша. Ты живешь как живешь, потому что все так живут — а чуть глубже копнешь: а зачем, а для чего?.. И всё — паника. Потому что хаос.

А я любил читать, рассуждать. Начал изучать разные религии, читал Коран, Библию, Упанишады индийские и всё такое. И в итоге я помолился Христу. Это было в лесу, рядом с общежитием. И был особый момент, я просил у Бога доказательств, чуда. И я увидел его руку, он дал мне мир, покой, делал прям чудеса явные в моей жизни. У меня были кризисы определённые, проблемы были и в отношениях, и в жизни. Можно сказать, Бог навёл порядок в моих мыслях, в моей душе, в моём сердце. Я понял, что он есть, и это не просто космическая сила, которая влияет на нас, это личность. Это всемогущая личность, он везде, но у него есть свой характер, и мы видим его характер в Библии. Я начал читать с верой Евангелие, все это ожило.

«Библия — это архикнига, которая влияет на всю западную цивилизацию»

Илья считает, что ему помогло не попасть под политически мотивированные манипуляции «тонких внутренних сущностей, связанных с верой» — как на протяжении веков неоднократно практиковалось институтами церкви (и практикуется до сих пор) — то, что во главе угла он поставил Евангелие.

— Не историю, не авторитет людей, а вот именно эту книгу. Я читал её, читал, и она мне помогала ориентироваться. И я подумал: вау, Бог есть, он реален, он мне помог, он любит меня. Есть смысл в моей жизни, цель, какие-то вехи жизненные стали понятны: кто я, для чего живу, что после смерти. Моё место стало понятно в этой вселенной, и адекватность какая-то пришла, здравый смысл появился. И тогда я подумал, что я хочу и с другими тоже делиться этим. Но я не хотел это делать навязчиво, хотел, чтобы это было искренне, потому что это реально искреннее и настоящее.

И вот я с тех пор у меня были разные идеи. Ещё в университете начал писать статьи научные, публиковать в журналах, и все они были на темы библейских мотивов в литературе: например, в рассказах Куприна, в «Так говорил Заратустра» Ницше. Потому что Библия — это архикнига, которая влияет на всю западную цивилизацию и не только. И ни один деятель культуры, искусства не мог пройти мимо неё. Невозможно понять Достоевского, Толстого без библейского [контекста]. 

«Главное, что я понял — должны быть соратники»

— Потом я вернулся сюда, женился, остался здесь жить и работать. И вот пять лет назад я, можно сказать, созрел, чтобы сделать что-то творческое, и чтобы в нём было три вещи, которые я люблю: это красота Библии, гагаузский язык и культура, литература, философия. И собственно, на нашем канале именно эти три вещи [во главе угла]. Сначала я снял пару видео, выложил на свой фейсбук. Удивился большому количеству просмотров и реакций. Это были монологи с простеньким монтажом, истории, иногда стихи какие-то, речи, небольшой анализ, поучительные притчи. Потом я начал делать видео в духе «Семейная мысль в романе „Анна Каренина“», например.

И тогда я помолился, чтобы Бог мне помог, если ему нравится, что я делаю. И он помог, дал мне самое важное — друга, с кем я могу делать это вместе. А потом — ещё одного, и ещё одного. И сейчас нас четверо. Люди думают, что я там один, потому что я основная говорящая голова, но мы делаем это вместе. Если бы я был один, я бы давно это всё оставил, перегорел, устал бы. Главное, что я понял — должны быть [соратники]. И Господь учит все делать в обществе, в коллективе. Это труднее, потому что приходится с другими считаться, есть свои острые углы, но зато ты дальше пройдёшь этот путь. 

Илья отмечает, что видеоблог — не проект, а хобби. За пять лет ведения канала пожертвования начали поступать только в последний год, на которые команда закупила оборудование для съемок. Несмотря на некоторые «достаточно соблазнительные» предложения, от рекламы принципиально отказывались, потому что нет понимания, как использовать её так, чтобы это было уместно — учитывая тематику канала.

— Может быть, когда-нибудь, но сейчас, я думаю, зрителю странно будет. Вот слушаешь притчу или про писателя гагаузского, анализ его жизни, творчества. И тут вдруг: «наша плитка самая хорошая», «наши крыши самые прочные», «наши яйца по скидке недорогие» — ведь что у нас в Молдове и тут, в гагаузском пространстве, рекламируют обычно?  Это странно будет. Хотя некоторые блогеры красиво это делают, и нормально воспринимается. Не знаю, может, мы придем к этому. И может, этот канал станет официальным проектом когда-то. Но сейчас это просто несколько друзей собрались и делают.

Про название

— Мы вместе выбрали название İi Çoban, «Добрый пастух». Если вникнуть, здесь несколько уровней. Первое — это библейский символизм, Иисус называет себя добрым пастухом, а люди — грешники, потерянные овцы. Второй смысл — это гагаузская культура, потому что у нас овцеводство — это занятие номер один традиционно было у всех. И я был пастушком в детстве, пас овец вместе с дедом. То есть образ пастуха — это образ ответственного, трудолюбивого, доброго, типичного гагауза. Ну и третье: овца — это животное, [которое объединяет все тюркские народы]. Она давала им жизнь, кормила, давала молоко, мясо, шерсть — люди просто на овцах могли всю жизнь прожить.

Илья делится наблюдением, что для гагаузской культуры важен не только образ овцы, но и образ волка, который, например, изображен на национальном флаге. По мнению блогера, оба этих животных важны для гагаузской идентичности, но они являются «противоположностями».

— Овца — это символ смирения и христианства (например, Иисус называл себя агнцем на заклании). А волк — это сила, выносливость. И оба они очень глубоко в нашей культуре [присутствуют]. И, может быть, именно поэтому у нас такой конфликт внутренний, противоречия. Мы любим и овцу, и волка, а они друг друга не любят.

Про формат

— В последние два месяца мы поменяли [формат контента] — до этого мы делали именно блогерские видео. То есть короткие видео от одной до трех минут на какую-то тему: «говорящая голова», монтаж картинки, видео. Это тоже интересно, но это формат лекции, образовательный стиль. Мы долго думали, как [ввести] что-то новенькое — мы целых четыре года этот формат делали. Раньше у нас бывали интервью, но очень редко, не системно.

И мы решили прийти к диалогам, подкастам: чтобы не одного меня люди слушали, а был обмен мнениями. Плюс, и нам интереснее узнавать других людей. Сейчас примерно раз в неделю мы снимаем длинный подкаст на час-полтора, а потом из него самые интересные моменты нарезаем и публикуем их каждый день.

По словам Ильи Карасени, в общем и целом, они позиционируют свой канал как образовательный.

— Мы подумали, что формат лекций уже уходит в прошлое, нужен формат диалога. Вообще сейчас тренд на подкасты, последние год-два все подкасты снимают. Вообще чем подкаст от интервью отличается? Интервью просто с разных сторон показывает человека. А в подкасте глубоко обсуждают какую-то тему эксперты. Посмотреть подкаст — это как прочитать несколько книг на конкретную узкую тематику. То есть это качественный, интеллектуально образовательный такой контент. И мы подумали, что людям сейчас интересно глубоко вникать в тему какую-то. Мы умышленно не берем развлекательный [контент], политику — это люди могут смотреть и слушать на многих других каналах.  У нас больше философия, литература, искусство, культура, Евангелие.

Илья сетует на то, что о гагаузской культуре говорят либо мало, либо не говорят вообще.

— На GRT это происходит периодически, но глубокого анализа — на современном языке — этого нигде нет. Мы ж почему делаем это? Потому что увидели в этом нужду. И будем продолжать это делать. Если понравится кому-то — может присоединиться к нам как волонтер. Было бы хорошо расширить команду, но это сложно, потому что гагаузскоговорящих не так много.

«Проблема в том, что гагаузский остается бытовым языком»

Как рассказывает блогер, 90% контента выходит на гагаузском языке и с русскими субтитрами, однако иногда беседы с приглашенными гостями приходится организовывать на русском.

— Интересных людей много, но чтобы они говорили на гагаузском и способны были излагать на нем сложную мысль — это редкость.  Мы же привыкли на русском больше читать или на английском — да и я сам такой же. То есть проблема в том, что гагаузский остается бытовым языком, так и не смогли его вытянуть на уровень науки, культуры, сложных вещей, интересных вещей для думающих людей. Мне кажется, гагаузский не популярен, потому что гагаузы не знают, зачем гагаузскости быть, зачем существует вообще наш народ, наш язык. Связь с тюркским миром могла бы спасти, но она тоже слабо выраженная, и в итоге остается путь наименьшего сопротивления — это русский язык. Я не против русского, я сам учитель русского языка, но не хочется и своей идентичности терять.

Должны быть глубокие перемены, чтобы гагаузский с уровня базарного языка и языка подвалов и кухонь стал на уровне других языков. Должен быть устойчивый билингвизм или трилингвизм. Я постоянно думаю об этом: что делать, чтобы это произошло? Наш народ должен поменяться. Реформы нужны, но мне кажется, что это слишком поверхностно, и оно не сработает: просто выделить больше денег на тот проект и на этот проект… Вот он и останется только «проектом» — пока не будет перемены мышления нашего народа.

Как этого добиться? Вот я на своем канале и стараюсь влиять на ценности, на мышление, на культуру. Но это сложно, на это влияет много вещей. Сама история, творческие люди, то, что происходит в политике, миграция, какие-то стрессы в обществе глубокие — они влияют на мышление народа. Если мы не поменяемся, то мы останемся вот в таком состоянии, с таким набором мотивов, которые нас сейчас ведут. Как народ — мы погибнем. Мне кажется, как народ мы уже больше мертвые, чем живые. Теряя свой язык, мы больше превращаемся в племя, а не народ.

«Мы воспринимаем информацию на интуитивно-сплетническом уровне»

— Вообще я считаю, что гагаузы — это уже больше племя, чем народ. Из-за малочисленности, незрелости, отсутствия сознательности, своей народной идентичности. Постоянная такая локальность, которая не знает свои цели, смысла прошлого, будущего. [Да взять хотя бы] сам факт, что мы — народ устной культуры, а не письменной. Мы воспринимаем информацию на каком-то интуитивно-сплетническом устном уровне. Для нас книги — не авторитет, библиотеки недостаточно популярны, а популярны посиделки. Мы — народ-аудиал. А чтобы было больше развития глубины идей, надо, чтобы подключался визуал. Образование непопулярно. Читать надо, а чтение непопулярно. Читающие люди являются редким исключением, эмигрантами, изгоями — в собственном народе живя. Если прав тот, кто громче и больше говорит, то ничего хорошего не будет. То есть нам надо глубоко поменяться.

А это сложно — самим меняться. Не знаю, может быть, мы сможем это сделать, если будет сильный лидер, если будет сознательность, страх исчезновения, осознание проблемы, любовь к своей идентичности. Нет любви к своей идентичности, потому что мы считаем, что мы настолько маленькие, что нам нужно с кем-то большим и сильным смешаться, раствориться в нем. А почему бы дружно и мирно не сосуществовать, сохраняя свою идентичность?

«Мы перестали радоваться простым вещам»

— Вот нас делает уникальным то, что мы тюрки-христиане — это уже что-то интересное. В чем цель и смысл нашего бытия как народа? Маленькие народы, может, и не хотят величия и т.д., но тогда, чтобы иметь смысл жизни, надо радоваться ежедневным вещам. Ну как хоббиты радовались у Толкиена. У эльфов, у орков была сверхцель, а хоббиты ели по девять раз в день, спали, радовались каждому дню. Тоже неплохо, классно. А мы перестали и этому радоваться.

Почему наши предки сохраняли свою идентичность? Потому что они радовались своей локальной жизни, маленькой простой жизни. Огород, овцы, семья — и был доволен и счастлив человек, и язык сохранялся. Но когда ты, не ориентируясь, не имея подготовки, подключаешься к мировым каким-то процессам политическим и позволяешь им тебя втянуть в это, ты отрываешься от своего локального-маленького, а на глобальное ты не влияешь. И всё, тобой играются, ты стал игрушкой и твоё мышление стало игрушкой пропаганды. Вот это то, что произошло у нас, к сожалению. Мы перестали радоваться, потому что выдуманную, искаженную реальность стали любить больше, чем нашу приземлённую, простую реальность.

Илья напоминает о том, что история знает примеры, когда почти пропавшие языки вдруг возрождались: например, идиш или ирландский. Однако для этого — нужна народная воля.

— Есть надежда, [что так произойдёт и с гагаузским языком]. Но и страх есть, что этого может и не быть. Это же часть глобального процесса, всегда какие-то народы погибают, какие-то выживают. Не знаю, хватит ли у нас мудрости и божьей помощи.

«Истина делает человека свободным»

Рассуждая о политической пропаганде, которая исторически просачивается и через религиозные проповеди, Илья заявляет, что строго разделяет эти явления.

— Есть разница между человеческими структурами религиозными (хотя они тоже нужны) и самой сутью христианской веры, которая выражена в Библии. И я в нашем блоге ни за какую церковь, деноминацию или религию не агитирую, я говорю базовые общехристианские вещи. То есть и православный батюшка, и католический ксендз, и протестантский пастырь поставят лайк, посмотрев, и любой с этим согласится, потому что я умышленно обсуждаю вещи, которые объединяют весь христианский мир.

Больше возвращения к истокам — и меньше традиций, потому что у каждой традиции своя история, а я это всё обнуляю и возвращаюсь к началу, к Христу, к Евангелию, к первому веку после Христа. Поэтому, можно сказать, что, наш канал позитивно воспринимают верующие разных деноминаций. И это даёт мне главное преимущество — видеть, не замутнять христианское мировоззрение человеческими, политическими, культурно-историческими наслоениями. Потому что, когда наступит конфликтный момент и мне надо будет выбирать, а кого мне больше всё-таки слушать, я выберу Евангелие и Христа: «возлюби ближнего твоего» или «возлюби врага твоего», «блаженнее давать, нежели получать» и другие вещи. Я выберу Христа, который сам страдал и сам прощал, и любил, и висел на кресте и, умирая, говорил: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят» — а не какую-то историческую политическую риторику.

Я смотрю на Библию напрямую и перескакиваю через народы, культуры, нации, традиции религиозные, возвращаюсь к истокам. Вот в этом и сила, что ли, и радость это дает мне, и смысл, и четкое понимание, где истина.  Меня это мотивирует и этот канал делать, потому что я верю, что истина делает человека свободным. Не попытка доказать, чья история правильная, а истина. Истина, которая во Христе. Поэтому и базовые вещи христианские одинаковы у всех [конфессий]. Я верю, что чем ближе наш народ будет к Господу, к его слову, тем больше любви, мира, прощения, понимания будет.

«Веру надо подвергать сомнению, иначе есть риск верить просто по традиции»

Илья Карасени убежден, что большая часть аудитории канала — люди интеллигентные, читающие и думающие. А одной из главных целей называет «развитие интеллектуально-критического мышления гагаузов». В процессе этого интервью Илья неоднократно связывал библейские тексты и критическое мышление как нечто очевидно неразрывное. Это любопытная постановка вопроса, учитывая, что есть устойчивое убеждение, что про веру — это религия, а критическое мышление — это больше про науку, и понятия эти несовместимы.

— Вера может быть разумной, она может быть рациональной и аргументированной — Библия не боится сложных вопросов. И вообще-то свою веру надо подвергать сомнению, изучать её, вникать в неё, потому что иначе есть риск верить просто по традиции, по воспитанию. А это уже не сознательно, то есть ты исполняешь роль, которую кто-то для тебя заранее задумал ещё много сотен лет назад, и это просто цепочка культурной связи с ними. И это тоже неплохо, но если ты хочешь быть частью этой цепочки с прошлым, ты осознай, пойми это и сознательно выбери. В этом и красота Эпохи Возрождения, Ренессанса, что она стала подвергать все сомнению и задавать сложные вопросы, но ошибка была в том, что церковь увидела в этом угрозу вере, хотя на самом деле никакой угрозы вере нет.

Если человек будет сознательно верить, понимая, верить, то и аргумент на то, почему он верит, [будет другой]. Не потому, что мама с папой верили, не потому, что бабушка моя — христианка. Мусульманин скажет: «потому что мой дедушка араб», китаец скажет: «потому что мой дедушка коммунист». Это очень поверхностный аргумент. Вообще вплоть до конца Средневековья ученые были верующими людьми, не боялись сложных вопросов: Аквинский, Коперник. И как у них сочетались вера и наука, критическое мышление? Это потом, начиная с Вальтера, 18 век, уже пошло такое деление, стало модно быть атеистом и утверждать, что наука и вера несовместимы, хотя на самом деле они очень даже совместимы — это уже из раздела апологетики, защиты веры, и я на эту тему много книг читаю.

Сейчас человек может говорить: «Я критически мыслю, я верю в науку». А ты науку понимаешь? Тоже не понимаешь. Сейчас наука стала «религией»: раньше священник что-то говорил, и все верили, а сейчас ученые что-то говорят, и все верят, даже не понимая всей сложности формул, не вникая. На Западе роль авторитета перешла к ученому.

«Творческих людей у нас очень много»

Возвращаясь к гагаузам, Илья делится мнением, что одна из проблем, которая мешает развиваться как гагаузскому языку, так и обществу — это слишком маленький уровень взаимодействия между интеллигенцией.

— Интеллигенты, творческие люди создают смысл, они дают ориентиры для морально-нравственной жизни общества. Они создают красоту. И вот они очень разрозненны, нет какого-то объединения или хотя бы нескольких группок влияния, школ: как вот были импрессионисты, к примеру. А ведь творческих людей у нас очень много, на самом деле. Только в моем списке, кого нам на подкаст приглашать — сотни людей. Это одна из аномалий гагаузского общества. Мы маленький народ, мы пытаемся осознать себя, поэтому люди что-то творят: много музыкантов, художников, поэтов. Но им мешает развиваться то, что нет общности, они друг с другом мало взаимодействуют. Нет критиков — и литературных, и других, которые были центрами влияния, точками притяжения, вокруг которых вращались творческие люди.

Последний раз у нас такое было 35 лет назад в Комрате — Gagauz Halkı («гагаузский народ» — прим. nokta) назывался клуб. Поначалу он [принадлежал интеллигенции], потом понемногу это политизировалось, а затем политики всё взяли в свои руки, а интеллигенты остались на втором плане и рассыпались. И вот с тех пор ничего нет — и это проблема. Может, [осталась] какая-то обида, травма у интеллигенции.

[Ещё у нас] есть коллективное мышление, клановое мышление.  Чтобы быть оригинальным, ты должен не бояться быть другим, отойти в сторону, посмотреть со стороны на себя, на семью, оторваться от семьи в определенный момент, и даже вступить в конфликт с прошлым, с историей, с традициями — а затем снова с ними воссоединиться. Это сложный процесс, который должен происходить у каждого творческого, оригинального человека. А у нас вот этот вот эта клановость мешает. В ней есть и плюсы, она помогает поддерживать друг друга, в этом есть своя красота. Но минус в том, что творческие люди отбрасываются на край, остаются одиночками и пишут стихи в стол.

Читайте также:

• «Важно не только мастерство художника, но и его взгляд на мир» — история художника из Гагаузии, который переехал в Канаду
• «При всех бомбёжках в Одессе я себя чувствую спокойнее, чем в Комрате» — история дизайнера из Гагаузии, живущего в Украине
• «Почему я так политизирована? Намного больше вреда от тех, кто ничем не интересуется» — история активистки из Гагаузии
• «Гагаузии не нужны талантливые люди, Гагаузии нужны люди, которые молчат» — молодой артист о жизни в автономии

Больше историй уроженцев Гагаузии см. здесь.

nokta