«Гагаузский язык открывает двери в большой тюркский мир» — история музыканта, преподавателя и актера театра из Комрата

Ренату Радову 37 лет, он музыкант и преподаватель игры на гитаре, а еще долгое время работал актером театра. О его творческом пути, преподавательской деятельности и съемках в первом гагаузском фильме — читайте в этой истории.

«Музыка окружала меня с детства»

Ренат Радов родился в гагаузском селе Кириет-Лунга, в семье педагогов: мать преподает английский, а отец был тренером по футболу и преподавателем физкультуры.

— Он также играл на барабанах в местном ДК, у них был вокально-инструментальный ансамбль. И можно сказать, что я пошел по его стопам — и музыка, и футбол. Я закончил спортивный лицей, четыре года отучился. На протяжении всей жизни играл в любительской лиге, в дивизиях «А» и «Б». Сейчас играю в местной комратской команде в первой лиге футбольного клуба «Олимп».

Однако если футбол остался на уровне увлечения, то музыка стала для Рената и отдушиной, и ремеслом.

— Музыка окружала меня с детства, у нас дома были музыкальные проигрыватели, барабанная установка. Во втором классе мой брат, который на два года старше, поступил в чадыр-лунгскую музыкальную школу, и родители, тетя, бабушка возили нас туда. А я просто ездил за компанию. Тоже хотел поступить, но думал, что по возрасту пока не подхожу. И я просто сидел в коридоре, и мимо проходила учительница. Спрашивает: «А что ты здесь сидишь?» И я рассказал, что сюда ходит брат, и я тоже хочу, но, наверное, пока ещё маленький. И она пригласила меня в кабинет, провела прослушивание. Стучала по столу, в ладоши, я повторял за ней. Потом я спиной стоял к пианино, она играла звуки, и я все угадывал. И она спросила: «Хочешь поступить?» Я сказал: «Хочу».

И я не помню, почему, может, не было других инструментов, но я, как и брат, поступил тогда на аккордеон. Отучился три года, потом было сложно туда добираться, поезда ещё ходили в то время, менялось расписание… И так вышло, что я не окончил музыкальную школу, мне оставалось ещё два года. Но занятия на аккордеоне я не забрасывал, подбирал на слух какие-то популярные в то время песни: Земфиру, «Короля и Шута».

Уже тогда Рената больше тянуло к рок-музыке, и он решил освоить гитару. Начинал с акустической. В 9 классе у него появился друг, который показал ему первые аккорды, затем он продолжал обучаться по самоучителям и не хотел останавливаться на аккордовой дворовой музыке, а решил изучить инструмент досконально. На втором курсе университета Ренат приобрел свою первую электрогитару и сформировал музыкальную группу.

«Гагаузский язык мне очень помог»

Стоит отметить, что первое высшее образование никак не было связано с музыкой.

— Это был 2006 год, сначала я вообще хотел поступить в Кишинев на психолога. Не знаю, почему туда тянуло. Наверное, книжек умных начитался. Достоевский, Булгаков, я всегда любил читать такое. Может, я неправильно как-то представлял себе работу психолога. Сейчас бы я не рисковал, наверное, получить такое образование. Но там был ещё английский, а я хотел его изучать. [Так или иначе], в Кишиневе тогда не сложилось с поступлением, и в последний момент я решил, что буду учиться в Комрате. Плюс здесь была футбольная команда, в которой я играл.

Так Ренат поступил в Комратский государственный университет и отучился на филолога. Основным языком был гагаузский, вторым — английский.

— Совершенно не жалею, потому что эта специальность очень помогла появлению песен, которые я написал на гагаузском языке. Первые два года я учился хорошо, потом немножко скатился, и об этом история умалчивает, — улыбается Ренат, — Но на самом деле, мне гагаузский язык очень пригодился. Мы даже когда с друзьями ездили в велотур за рубеж в Грецию, в Болгарию, нам тогда помог не русский или английский, а именно гагаузский язык [при общении с местным населением].

По приобретенной специальности Ренату работать так и не довелось. Со второго курса университета он начал работу в комратском театре и продолжил работать актером после окончания университета. За годы театральной деятельности он отыграл в порядка 30 постановках. Углубленное знание гагаузского языка помогло и здесь.

— Было такое, что мы переводили русские пьесы на гагаузский язык. А вообще всё началось по классике жанра через КВН местный. Через него меня пригласили работать в Комрате, в этом театре я проработал 6 лет, а затем — 8 лет в Чадыр-Лунгском национальном театре.

Про съемки в фильме

В 2016-2017 г. проходили съемки «первого гагаузского художественного фильма» под названием Dünürcülük («Сватовство»). Фильм снят режиссером Иваном Патраманом по мотивам рассказа гагаузского классика Николая Бабоглу и повествует об истории любви в антураже 20-х годов прошлого века. Ренат Радов сыграл в нем второстепенную роль.

— Так получилось, что режиссер и продюсер Иван Патраман незадолго до этого приезжал и ставил кукольный спектакль «Кошкин дом», и мы показали его по местным садикам. А сам он учился в Питере и там снимался в фильмах, сериалах. И после премьеры этого спектакля я ему сказал: «Ваня, я уверен, что ты сейчас приехал сюда не только, чтобы поставить этот кукольный спектакль. Ты прощупываешь почву. Ты хочешь снять фильм?» И он так смотрит на меня, понял, что я догадался о его планах. А я говорю: «Если ты мне не дашь роль в этом фильме, то я очень сильно обижусь». И он говорит: «Все будет».

И потом уже, когда был сценарий, он дал мне роль и даже разговаривал с драматургом Фёдором Ивановичем Мариноглу, чтобы он мою роль сделал побольше.

Сначала был снят промо-ролик для сбора средств, чтобы эта идея всё-таки увидела свет. Собирали с народа, каждый сколько мог. Сколько нужно было, честно, не скажу, но пару тысяч евро на оборудование ушло точно. Арендовывали лошадь, дом какой-то, чтобы там снять. Нам очень много помогали музеи с одеждой.

Ограниченный бюджет и другая историческая эпоха, в которой происходят действия фильма, породили различные трудности и забавные ситуации во время съемок.

— Вот, например, мы снимали сцену в Авдарме. Оператор нашел очень удачный кадр на мосту, но в кадр попадала машина. Позвали хозяина, попросили ее убрать. Он убирает, а за ней ещё одна стоит, которая поломана и нетранспортабельна. И вот как ее оттуда убрать? Пришлось [перестраивать] кадр так, чтобы она в него не попала. Бывали такие сложные моменты.

А ещё в одной из первых сцен фильма, где мы с главным героем едем на телеге, сзади к телеге привязана лошадь, которую он якобы купил на базаре. Так вот эта лошадь была очень кусачая и постоянно его кусала то за искусственный горб, то за плечо. И мы постоянно с опаской оглядывались назад, потому что не знали, чего от нее ожидать.

Помню ещё, из одной локации мы должны были с телегой перейти в другую локацию. И поспорили на камень-ножницы-бумага, кто на телеге поедет, а кто на машине. И я проиграл, пришлось через всё село в этой старинной одежде, на старой телеге проехать. Люди оборачивались, смотрели, на телефоны снимали. Никто же не знал, что тогда фильм снимается.

Про разницу между театром и кино

Ренат рад, что ему удалось сняться в первом гагаузском фильме, но в целом после опыта съемок остались смешанные эмоции, потому что на контрасте с игрой в театре это было непривычно. Он допускает, что мог бы и в будущем сняться в кино, но чтобы это не мешало основной работе. А ещё признается, что театр ему ближе.

— На сцене театра ты получаешь отклик зрителя здесь и сейчас: смех, сострадание, сопереживание твоему герою. А здесь всё на камеру, всё как-то по-другому. То есть поначалу тяжело было, не хватало какой-то энергетики. А потом, когда уже каждый нашёл свой образ, мы получали её друг от друга. В принципе, на сцене это тоже происходит, но здесь иначе.

В театре ты иногда должен «плюсовать». То есть где-то утрировать, ярче это сделать, чем в жизни, особенно в детских спектаклях. А в кино ты должен делать как в жизни. Ещё на сцене ты можешь сделать какой-то широкий жест, в кино ты должен стоять [в конкретной точке], чтобы быть в кадре. Снимают крупный план лица, и ты должен так-то голову повернуть, использовать другие технические приемы для передачи чувств. Были какие-то моменты, где солнце очень сильно ярко светит, не смогли настроить кадр, надо это все переиграть, много разных дублей сделать: и так пробовать, и так.

И из-за нехватки технических средств мы очень рано выезжали, чтобы не было яркого солнца, чтобы не было теней на лице, не было отражателей. Поэтому на улице мы снимали рано утром, а потом целый день — либо в помещении какие-то сцены, либо в тени, если получалось. И потом вечером — снова снимали на солнце. Был очень короткий временной отрезок для того, чтобы снять определенные сцены. И поэтому часто они снимались три дня подряд. А у каждого же есть своя работа, это же всё на энтузиазме делалось.

Как рассказывает Ренат, после выхода фильма был опыт съемок без диалогов в историческом документальном фильме в Кишиневе, а ещё поступали различные предложения сняться в рекламе в Румынии, но он их даже не стал рассматривать, потому что такие съемки ему были не интересны.

«Группа — это дорогое удовольствие»

В 2016 году Ренат снова поступил в КГУ, но уже на специальность преподавателя музыки.

— Нас готовили в целом как музработников в детсады, школы, но у меня был основной музыкальный инструмент гитара. Сначала я отучился три года, и потом, после небольшого перерыва, окончил мастерат.

В 2019 году по приглашению директора Ренат Радов начал работать в комратской музыкальной школе и постепенно отошел от театральной деятельности. Однако прежде, чем рассказать о преподавании, вернемся к музыкальному творчеству.

— На втором курсе (2007 г. — прим. nokta) у нас уже была группа, мы писали с друзьями песни, были и на гагаузском. Я играл на гитаре и пел. Играли рок-музыку, но мы не пытались придерживаться какого-то конкретного стиля. Был и альтернативный рок, и тяжелая попса.

Как рассказывает музыкант, группа называется «7 Период», название придумал друг. Изначально они хотели играть тяжелый металл, и этот выбор он обосновал тем, что «самые тяжелые металлы в таблице Менделеева находятся в седьмом периоде». Группа существует и по сей день, пусть и не всегда оставалась активной: её состав много раз менялся. Кто-то уезжал, кому-то тяжело было совмещать с работой.

— Хочу добавить, что группа, которая играет живьем — это дорогое удовольствие. Хорошие инструменты, усилители для гитар, микрофоны, пульт, помещение — всё это требует очень хороших вложений. [Из-за недостатка музыкантов] было такое, что мы сами обучали ребят, которые слабенько играют. Потому что не было другого выхода: либо кого-то обучить, либо прекратить играть. Сейчас у нас снова обновленный состав, и в группе играет мой выпускник, который окончил музыкальную школу. У него очень хороший уровень, и я бы хотел, чтобы он поступил дальше, в консерваторию.

Кроме того, этот же состав, но под другим названием (Time:Code), существует в виде кавер-группы.

— Я заметил, это очень популярно за рубежом, когда один и тот же состав, но два разных названия, где играют авторские песни и кавера. Кавера, наверное, больше для каких-то частных вечеринок, для заработка. А свои песни больше либо просто для души, либо это требует немного другого подхода для того, чтобы раскрутить группу.

С авторскими песнями последний раз играли вот на 8 марта. А с кавер-группой тоже выступаем на местных, региональных концертах, играли на бале выпускников, дне города, рок-фестивале. Также иногда на дни рождения приглашают. У нас есть полуторачасовая программа, где мы играем два сета по 40 минут. Есть зарубежные песни, есть русские, молдавские, гагаузские песни. Стараемся разнообразить, но хотим пусть и с каверами, но выработать какой-то свой стиль. Нам больше нравится балканский стиль, он более такой зажигательный. И смешивать. Может быть, эта кавер-группа тоже пойдет потом по авторским каким-то проектам, но [в другом жанре].

[С этим проектом] мы хотели бы больше такого развлекательного, ударного, свадебного, вечериночного. Поэтому я надеюсь, что группа в это перерастет. Потому что на сегодняшний день к нам уже обращались несколько исполнителей гагаузских, которые хотят коллаборацию сделать с группой для того, чтобы продвигать эстрадную музыку. Потому что у нас эстрадная музыка редко исполняется живьем, нет таких коллективов. В основном играют Духовой оркестр башкана Гагаузии и народные коллективы «Дюз-Ава» и «Кадынжа». А в остальном артисты просто поют под минусовки. Хочется живой музыки, но ее нет.

Вообще в Кишиневе часто делают коллаборации с оркестрами — даже те же Zdob și Zdub, Alex Calancea Band и т.д. То есть играет эстрадная группа плюс народная. И на сцене около сорока человек, и всё это очень круто звучит. И, казалось бы, расстояние сто километров между нами, но здесь этого практически нет. А хотелось бы, чтоб было. Но это требует и средств, и времени, и не у всех они есть, и [не всем] это надо. Но вот люди сейчас начали подходить, и это радует, что они хотят что-то новое здесь сделать. К тому же сейчас [есть острая тема] сохранения гагаузского языка. Если это делать на гагаузском языке, это должно привлечь внимание общественности. А если не привлечет, то либо мы что-то плохо сделали, либо никому это не интересно.

Про музыкальную школу

Работая преподавателем в комратской музыкальной школе, Ренат также дает и частные уроки, в том числе взрослым, однако отмечает, что самым возрастным его ученикам — не более 20 лет.

Гитара — самый популярный инструмент, а преподавателей в комратской музыкальной школе всего двое, поэтому тем, кто хотят в нее поступить именно на гитару, приходится проходить довольно строгий отбор.

— К сожалению, иногда даже талантливым деткам, у которых очень хорошие задатки, приходится отказать из-за того, что нет мест. А при прослушивании на что я очень сильно обращаю внимание, так это на чувство ритма. В редких случаях оно прямо-таки отсутствует, и в таком случае его очень тяжело [развить]. Поэтому для меня чувство ритма — это самое-самое важное. В остальном уже надо заинтересовать ребенка, поэтому я репертуар музыкальный стараюсь пополнять современными песнями в классической аранжировке для гитары.

Вообще больше всего мне нравится в работе, когда у ребенка горят глаза. Когда он приходит реально за знаниями, ему всё интересно. И отношение детей — это самое сложное. Потому что многие, наоборот, приходят сюда за развлечением и не всегда понимают, что здесь — музыкальная школа. Родители оплачивают каждый месяц энную сумму денег, чтобы они обучались. То есть они приходят развлекаться, а здесь, оказывается, ещё и домашку задают, нужно, оказывается, и дома работать над собой. И такие дети в течение одного года отсеиваются. На гитаре таких… ну не сказать, что половина, но отсеивается много. Потому что учиться играть на любом инструменте — это ежедневная рутина, приходится очень много выполнять однообразных упражнений.

И на прослушивании я часто задаю вопрос: «Ты сам хочешь научиться? Почему гитара? Почему не скрипка или другой инструмент?» И сходу уже становится понятно, когда ребёнок не сам решил сюда прийти, а за него родители решили. Вообще, на самом деле, в 7-12 лет дети редко хотят делать что-то сами. Сейчас есть очень много отвлекающих элементов: телефон, разные игры. И поэтому не всегда они приходят по собственной инициативе.

Однако, как отмечает Ренат, бывают дети, которые действительно горят желанием и выполняют какую-то дополнительную работу по изучению гитары. Несмотря на то что в школьный куррикулум входит только классическая, акустическая гитара, Ренат готов заниматься внеклассно и обучению игры на электрогитаре с теми, кто успешно справляется с основной программой и стремится к этому. Следует пояснить, что игра на этих двух видах инструмента различается некоторыми нюансами в техниках звукоизвлечения, поэтому каждый нужно разбирать отдельно.

— При школе даже есть ансамбль «Акцент», у них две электрогитары, бас-гитара, ударная установка и труба, — добавляет Ренат.

Вообще в музыкальную школу можно поступить с 6 до 12 лет, обучение бывает пятилетним и семилетним. Ученик изучает не только основной инструмент, который он выбрал (в Комрате это классическая гитара, труба, саксофон, кларнет, фортепьяно, скрипка, аккордеон, най, гайда, барабаны), но и музыкальную грамоту, хор, а со второго класса — ещё и музыкальную литературу.

Как рассказывает Ренат, к музыке он пытается приобщить и собственных дочерей (одной пять, а другой — семь лет), но осторожно, чтобы не вызвать у детей отторжения, как это порой бывает, когда родители заставляют чем-то заниматься в детстве.

— Вот как, в принципе, и мой отец делал — он не заставлял нас заниматься музыкой. А привил к ней любовь ненавязчиво. Иногда мы играем какие-то песенки дома, они поют под гитару. Старшей дочери стараюсь иногда какие-то уроки давать. Но они обе больше, наверное, к барабанам тяготеют. Поэтому, может, в дальнейшем буду их приобщать к барабанам. Но опять же это такой возраст, что всё-таки иногда надо более настойчиво предлагать, но я пока боюсь спугнуть, как говорится.

«Боюсь, что процесс исчезновения уже необратим»

Под конец этого интервью Ренат Радов поделился своими мыслями относительно проблемы исчезновения гагаузского языка.

— Мы в группе с барабанщиком часто говорим на эту тему: как важно писать и исполнять песни на гагаузском языке, потому что это, на самом деле, огромный вклад именно в гагаузскую культуру. Но бывает, закрадываются мысли, что исчезновение гагаузского языка — это необратимый процесс уже. Потому что чем дальше, тем меньше людей на нем разговаривает. И средства какие-то, чтобы сохранить его, либо работают плохо, либо очень медленно. На самом деле есть много программ здесь, в Гагаузии, которые помогают или стимулируют людей писать на гагаузском, показывать спектакли на гагаузском, разговаривать. Какие-то диктанты, конкурсы песен на гагаузском языке, которые поддерживаются какими-то премиями.

Это все есть, но, наверное, надо начать либо с семьи, либо нужен какой-то другой подход. Не скажу, что пора уже становиться немножко националистами (в хорошем смысле слова), чтобы люди начали чаще говорить на гагаузском, но способы решения этой проблемы, которые есть на сегодняшний день, [не работают в должной мере]. Они эффективны, но процесс исчезновения уже запущен и его сложно предотвратить. Я надеюсь, что этого не произойдёт, но это всё сложно и печально.

Вообще тюркский мир — огромный, и у нас очень много взаимопонимания с азербайджанцами, с турками. Мы были и с театром, и с оркестрами на фестивалях в Турции. Мы очень хорошо друг друга понимаем. С казахами тоже есть очень много общих слов. И участники, например, оркестра, которые разговаривают на гагаузском языке, там чувствуют себя лучше, нежели люди, которые не разговаривают. То есть знание гагаузского языка, на самом деле, открывает двери в большой тюркский мир. Открывает возможности. Пока наши люди этого не поняли, процесс исчезновения гагаузского языка не остановить.

С друзьями, с коллегами по группе мы понимаем, насколько важно сегодня писать и петь на гагаузском современные песни, не только народные. Если это будет жить, кто-то будет интересоваться языком. Опять же вот фильм очень хороший толчок дал тоже, потому что очень многие просмотрели — даже люди, которые не говорят на гагаузском. Там есть румынские и русские субтитры. Многие, кто не знал гагаузского, может, какие-то слова там выучили. Поэтому киноиндустрию в Гагаузии тоже надо развивать. И это, наверное, будет один из самых эффективных способов популяризации языка. Может, какие-то видеоблоги, хайповые передачи развлекательного характера. Что сейчас людям нужно? Развлечения. Поэтому стоит даже подсмотреть где-то на Западе, где-то на Востоке передачи и смело их заимствовать для того, чтобы вести их на гагаузском. Чем не способ сохранить и развивать язык?

Читайте также:

• «Я вырос и успел поработать в Советском Союзе» — история проевропейца в Комрате
• «Дети не хотят уезжать, им здесь нравится» — как украинская семья переехала в Гагаузию из-за войны
• «Когда человек любит свой предмет, это видно» — история учительницы информатики из Вулканешт
• «Не жалею, что работаю на родине» — история известного в Гагаузии хирурга
• «Без НПО страна скатится» — история директора центра CONTACT родом из Гагаузии

Больше наших историй см. здесь.

nokta

Если вы нас читаете/смотрите и вам нравится наша работа, поддержите команду nokta. До 30 апреля вы можете направить 2% своего подоходного налога за 2024 год на развитие независимого СМИ в Гагаузии. Подробнее здесь.