Главная — Лонгриды — «По своей сути гагаузы очень даже…

«По своей сути гагаузы очень даже любят демократию» — бывший ведущий GRT о проблемах автономии и своем переезде в Португалию

Саша Турифер 27 апреля

Григорий Стоянов пять лет назад переехал в Португалию. Фото из личного архива

Григорий Стоянов — уроженец гагаузского села Бешгиоз, ему 31 год, и он бывший журналист. Григорий делится историей о том, как решил уйти с общественного гагаузского телевидения и переехать в Португалию, а также рассуждает о промытом российской пропагандой гагаузском обществе и о том, возможно ли его переубедить.

«Я думал, что невозможно что-то изменить и пора подумать о себе»

В журналистику Григорий Стоянов пришел неожиданно для себя и без профильного образования.

— Я состоял в НПО и работал волонтером. Это были в основном молодежные акции: показ фильмов под открытым небом, облагораживание парков, помощь в уборке территорий. На тот момент я не занимался политикой, не раздавал флаеры, практически не ходил на митинги. Всё это были такие, на общественных началах мероприятия.

В 2017 году Григорий решил попробовать себя в журналистике, устроившись по приглашению в местное издание gagauzmedia.md. Спустя год издание закрылось, и он перешел в общественную телерадиокомпанию GRT, где работал корреспондентом и ведущим программы новостей на гагаузском языке.

— Из GRT я решил уйти в 2019 году, аккурат после парламентских выборов (в феврале) — я помню хорошо это время, когда еще был Плахотнюк и они какими-то схемами опять смогли завладеть властью. И тогда ко мне уже приходило потихонечку разочарование, что в Молдове все-таки большие проблемы, проблемы именно у гражданского общества. Я думал на тот момент, что невозможно что-то изменить и пора подумать больше о себе, чем о государстве или об обществе. Может, еще произошло какое-то профессиональное выгорание.

Как рассказывает Григорий, прежде чем уйти с общественного телевидения, он решил взять отпуск на четыре месяца, чтобы отдохнуть и все обдумать. А когда пришло время возвращаться, на GRT начались проблемы: Исполком, его возглавляла тогда башкан Ирина Влах, оказывал давление на редакцию, им задерживали зарплаты. Появилась даже такая традиция, что с 1 по 10 числа каждого месяца следовало писать о местных властях «хвалебные» материалы (или, по крайней мере, поменьше их критиковать) — потому что именно в эти сроки перечислялись деньги из Управления финансов на счета компании для выдачи зарплат сотрудникам.

Впрочем, Григорий отмечает, что проблемы на GRT были и раньше — по той простой причине, что тогда еще директор был не «исполкомовский» Виталий Гайдаржи (сейчас руководит новостным порталом laf.md) и между руководством компании и властями не было «дружеских отношений». Однако в 2019 году ситуация сильно ухудшилась, и Григорий окончательно решил уволиться.

«Так устроено GRT, что людям приходится выгореть как журналистам»

Сегодня же GRT полностью подконтрольно местным властям и является одним из главных их пропагандистских активов. В руководстве компании сидят люди беглого олигарха Илана Шора, в редакции царит строгая цензура: табу на «европейскую повестку», на положительные материалы о центральной власти и, конечно же, на любую критику местных властей и связанных с ними лиц. Например, в прямом эфире ведущая неоднократно отказывалась обсуждать со слушателями неудобные вопросы о Шоре или его карманных политиках.

Однако при всем при этом Григорий Стоянов не торопится осуждать журналистов, которые по-прежнему работают на GRT, и считает, что виноваты не они, а «сама система».

— Они столько лет в одной системе, что просто выгорели, и единственное, чего они хотят — прийти на работу, написать какие-то материалы (так, лишь бы написать) и пойти вечером домой к своим детям. Я не могу сказать, что они непрофессионалы. Так устроена система на GRT, что людям приходится выгореть как журналистам.

Григорий припоминает недавний скандал с Оксаной Кихаял (Посмак), уволенным редактором сайта телерадиокомпании, которая обвинила руководство в цензуре. По мнению Григория, те, кто так же не выдерживает нового уклада и той атмосферы, которая царит в редакции, уходят, а на смену им приходят другие. При этом значительная часть сотрудников может поддерживать текущую повестку компании и выполнять свою работу искренне.

«Для меня было бы неприемлемо, если бы мне приходилось рассказывать пропаганду»

— Я не могу сказать, хорошие они или плохие. Они просто поддерживают ту редакционную политику, которая есть. У нас в Гагаузии не все думают, например, как я или Михаил Сиркели. Есть журналисты, которые вполне сливаются с этой пропагандой. Им вполне комфортно.

Григорий отмечает, что помимо того, что связанные с Шором люди сидят непосредственно в руководстве GRT, у местной власти есть еще и дополнительные рычаги давления в виде финансирования телерадиокомпании, которое выделяется ежемесячно.

— В конечном итоге выходит круговая порука. Люди, которые не согласны, которые имеют твердую позицию, просто уходят с GRT. А люди, которым важно сохранить работу, соглашаются с [положением вещей] и остаются.

При мне редакционная политика была благоприятной. Именно для меня. Может быть, для некоторых работников GRT, которые там сейчас до сих пор работают, наоборот — тогда было трудно. Но я бы не стал работать на GRT, если бы мне не давали возможность писать то, что я хочу, или нормально вести передачу. Как-никак на тот момент я был лицом канала, я вел передачи на гагаузском языке, и для меня было бы [неприемлемо], если бы мне приходилось рассказывать пропаганду.

*Григорий Стоянов в эфире GRT, 2018 год. Фото из личного архива*

«Вначале, как и многим эмигрантам, приходилось браться за любую работу»

Позже в Молдове случилась смена власти. В 2020 году на президентских выборах победила Майя Санду, а в 2021 большинство в парламенте получила ее проевропейская партия PAS. Всё это случилось уже после того, как Григорий успел потерять веру в то, что в стране что-то изменится, и уехал в Португалию, чтобы строить свою жизнь. Эту страну он выбрал не из какого-то особенного к ней отношения, а просто-напросто методом исключения: на тот момент, имея лишь молдавское гражданство, не приходилось особо выбирать.

— Невозможно, например, в Германии, во Франции или в Бельгии находиться больше трех месяцев с молдавским паспортом. Вы даже работать не сможете. И Португалия, в принципе, была одна из таких немногих стран, где можно было спокойно проживать больше трех месяцев с молдавским гражданством и работать по контракту. Португалия — прекрасная страна, но выбора тогда особо и не было. У меня были предложения по работе от моих друзей из Польши и Португалии. Я выбрал Португалию.

С журналистикой пришлось завязать по понятным причинам: невозможно устроиться за рубежом в профессию, которая полностью завязана на языке, которым ты не владеешь по-настоящему хорошо. Поэтому Григорий прошел путь обычного наемного рабочего. Португальского языка он не знал совсем, но адаптация проходила не так сложно, как ожидалось.

— Мне повезло, что я работал в основном с молдаванами. И тут, в Португалии, как и в других европейских странах, есть большое комьюнити, в том числе и русскоязычных, и украинцев, и молдаван. Так что в первое время я не чувствовал проблем с языком. Я работал среди своих, и мне было нормально. Сначала это были склады. Потом работа менялась, когда я выучил язык, когда получил нормальный контракт, вид на жительство — тогда поменялось многое. Но вначале, как и многим эмигрантам, приходилось браться за любую работу — лишь бы закрепиться, легализоваться.

На самом деле сначала я не думал здесь задерживаться, изначально приезжал просто на заработки, но, наблюдая, что происходит в Молдове, я решил задержаться до конца года. А потом уже началась пандемия, и я увидел, что Португалия мне дает больше социальных гарантий, поэтому я не видел смысла возвращаться, во время пандемии мне было здесь удобнее, чем было бы в Молдове, так скажем.

«Если на Западе очень плохие люди, почему там лучше живется?»

На родине у Григория Стоянова остались родители и братья. Они поддерживают общение, но хотелось бы чаще видеться — Григорий с грустью отмечает, что такова жизнь многих молдавских семей, когда люди разбросаны по разным странам.

— У нас обычная гагаузская семья, мы выросли на российском телевидении, мой отец — патриот России и Советского Союза. Мама в это не вовлекается, ей не интересна политика. А отец интересуется. Еще когда я работал на телевидении, мы с отцом много спорили на эту тему. Но в конечном итоге ты понимаешь, что этих людей изменить уже невозможно, так что спорить с ними нет смысла — лучше ориентироваться на подрастающее поколение.

Я ведь тоже вырос на этой ностальгии по Советскому Союзу, на любви к России. В дальнейшем я начал понимать, что я больше противоречу себе, чем говорю какие-то факты. Нас с детства учили, что Америка плохая, Запад плохой. Но если там очень плохие люди, почему эти люди производят лучшие в мире автомобили, лучшие в мире технологии? Почему у них [лучше живется]? Мне было 14-15 лет, и уже возникали вот такие противоречия во мне.

«Все нужно проецировать на себя»

Пиковым в изломе восприятия Григорий называет события 2014 года, когда Россия аннексировала Крым. На фоне этих событий среди гагаузов часто можно было наблюдать большое воодушевление от того, что российские войска беспрепятственно вошли в украинский регион. Григорий начал задаваться вопросами: а почему это хорошо, чему мы радуемся?

— А давайте представим, учитывая наше отношение к румынам, что вот румынские войска вошли в Кагульский или Вулканештский районы, собрали 10-20 своих сторонников, сделали там референдум и сказали: «90% хотят в Румынию». Аннексировали бы эти районы и сказали: «Люди согласны, теперь это наше». То есть, когда проецируешь такую же проблему на свою страну, уже по-другому относишься к этим моментам, к этому беспределу.

Я считаю, что в определенных вопросах все нужно проецировать на себя. Когда ты не можешь определиться, как быть, что делать, надо подумать о себе. Вот мы есть [автономия], вот мы есть Гагаузия. Мы должны подумать: а было бы хорошо, если к нам было бы такое же отношение со стороны других стран? Например, какое отношение сейчас у России к Украине. Было бы сейчас хорошо оказаться на месте Украины?

Надо подумать о правовых точках. Если мы сегодня поддерживаем ту аннексию, ту оккупацию части территории Украины, ту несправедливую войну — вполне возможно, завтра другое государство может напасть на нас, и мы тоже потом, как украинцы, будем ездить по Европе, искать справедливости, пытаться достучаться до всех, до мирового сообщества.

«То, что вы поддерживаете, в конечном итоге может прийти к вам в дом»

— Я бы спросил у наших гагаузов: в каком вообще мире мы хотим жить? Любить Россию — это нормально. Россия — это не что-то однородное, это государство, а государство — тот же организм. Любой организм может быть в определенное время болен. И я считаю, что Россия сейчас больна диктатурой, фашизмом, неоимпериализмом. Учитывая, что мы маленькая автономия, мы не сможем себя защитить никаким образом. У нас нет ни людей, ни оружия. То есть вы понимаете, что если где-то, как в России, возбудится неоимпериализм, мы никак не сможем себя защитить?

Вот поэтому мы, гагаузы, должны придерживаться международного права, международных законов — потому что это, в первую очередь, выгодно нам. И неважно: сейчас Россия такая, завтра может быть вообще другое государство таким же. То есть если мы будем поощрять беззаконие в Украине, мы с таким же беззаконием завтра спокойно можем столкнуться и сами. Сегодня мы их не поддержим, а завтра другие не поддержат нас.

Григорий рассуждает о двойных стандартах, которые укоренились в обществе молдавских гагаузов.

— С одной стороны, они восхваляют диктатуру, любят Путина, любят Лукашенко. Но к себе они абсолютно не хотят такого же отношения, как, например, Путин относится к оппозиции. По своей сути гагаузы в Молдове очень даже либеральны, очень даже любят демократию, свободу слова. То есть это же когнитивный диссонанс. С одной стороны, мы их поддерживаем, но с другой стороны мы не хотим такого же отношения к себе. Но такого не бывает. Знаете, то, что вы поддерживаете, в конечном итоге может прийти к вам в дом. И вы окажетесь в такой же системе.

«Нет „наших“ или „ваших“, есть диктаторские государства, а есть демократические»

— Надо убеждать население, что война — это не есть хорошо. Если вы ждете [русских], то может случиться, как в 40-е годы, когда все ждали Красную Армию, Красная Армия пришла, и 30% гагаузов умерло с голоду. Хотя пришли вроде бы «наши». Поэтому нет «наших» или «ваших», есть диктаторские государства, а есть демократические. Нужно думать не о том, [любите ли вы] Россию или Европу, а о том, в каком государстве мы хотим жить, как хотим развиваться.

Как должны расти наши дети? Должны ли они быть свободными людьми? Должны ли мы иметь право спокойно выйти на площадь и высказать свое недовольство нашими чиновниками, государством? Либо за это нас будут мутузить дубинками и отправлять в КПЗ? Просто так получилось, что именно Европа сегодня — оплот демократии. Пожалуйста, если Россия завтра выберет снова демократический путь, будет развиваться в том же направлении, мы будем дружить и с Россией.

И если гагаузы хотят жить хорошо, должно быть полное неприятие коррупции, воровства. Мы должны полностью отсекать бандитов. А у нас что получается? У нас Шор выиграл выборы, украл миллиард вместе с Плахотнюком, спокойно раздал деньги и сейчас гуляет, и все [в Гагаузии] его любят, целуют и обнимают. Как можно говорить о развитом обществе при таком раскладе?

«Мы должны бороться за инертную молодежь»

В Гагаузии — очень сильное влияние пророссийской пропаганды, которая удачно легла на смазанные рельсы советской. Бывший журналист повторяет свое мнение о том, что старшие поколения переубеждать уже практически бессмысленно, но глобально ситуацию поменять можно — борясь за умы молодежи.

— Условно, 25% выступают за «русский мир», они могут тебе объяснить, почему они хотят жить при Путине. Еще 25% могут сказать обратное и объяснить все плюсы жизни в Европе и демократических странах. А оставшиеся 50% — это абсолютно инертная молодежь, которая не интересуется политикой. Они в нее не вовлечены, она им не интересна, у них свои интересы: музыка, кино, игры, тикток. Я скажу, есть люди, которые не смогут ответить, кто сейчас премьер-министр страны.

И вот то, какая у них атмосфера в семье, что у них обсуждают за столом, то же самое и они будут повторять. Как общество повернет, туда они и пойдут. Я могу сказать за себя: когда мне было 18 лет, я спросил у мамы, за какую партию мне проголосовать, и пошел голосовать за нее. Вот и они абсолютно не вникают, почему они [вторят пропаганде], при том что они абсолютно точно не хотят, чтоб их дубинками мутузили в центре Комрата и отправляли в автозаки, они хотят жить в свободном обществе. Вот именно за эти 50%, которые полностью инертны, мы и должны бороться.

Когда люди поймут, что есть альтернативное мнение, и его много высказывают, его можно прочитать в интернете, то начнут задумываться, что, раз есть и другое мнение, значит, не обязательно разделять то мнение, которое нам в детстве внушали, которое мы обсуждали перед телевизором. 50% гагаузов поддерживают Россию просто по умолчанию.

*«То, что мы обсуждаем сейчас в Молдове, европейцы, скорее всего, прошли лет 30 назад». Фото из личного архива*

Про Португалию и Европу

— Раньше я думал, что Европа — для богатых, все эти дорогие виллы. А сейчас я скажу, что она и для бедных. Потому что в Европе бедный человек может себя чувствовать таким же полноценным, как и богатый человек. То есть все услуги, все социальные гарантии, все социальные учреждения, ему так же доступны, он себя так же прекрасно чувствует в Европе. У нас было принято раньше говорить про Европу как про капиталистов — так нам дедушки и бабушки рассказывали, а затем — родители. Наоборот, Европа скорее очень даже социалистическая.

Например, мы знаем про очень хорошие социальные пособия в Германии, даже можно не работать и жить на них — и выживать. В Испании, например, есть такой закон, что право человека на жилье выше частной собственности. То есть, если человеку негде жить, он может открыть пустующее жилье, зайти туда, и его очень трудно будет оттуда выселить, даже если это частная собственность. И [это ответ] на проблему жилья в Испании, потому что много людей скупают по 5-6 квартир и не живут в них.

Если говорить про Португалию и Молдову, то разница культур огромная. Но тем не менее мы здесь прекрасно живем и уживаемся. У нас разная история: мы можем шутить о Советском Союзе, а они — о своем диктаторе Салазаре. Вот, кстати, 25 апреля — наверное, самый большой праздник в стране — «Революция гвоздик». Это дата, когда португальцы избавились от диктатуры Салазара. Они очень чтят эту дату и дорожат тем, что избавились от диктатуры, стали народным государством.

Если говорить о народе, я думаю, что португальцы просто более ответственны в определенных вопросах как граждане, чем молдаване. Я не думаю, что здесь, в Португалии, люди стали бы голосовать за человека, который украл миллиард. То, что мы обсуждаем сейчас в Молдове, европейцы, скорее всего, прошли лет 30 назад. Они уже переболели этим. Да, у них такие же вопросы, как в Молдове: о коррупции, зарплатах, потому что не бывает государства, которым всем довольны. Даже в Дании или Голландии, где высокие зарплаты, не лелеют своих правителей и не говорят им «спасибо». Наоборот — чем лучше живут, тем больше критикуют. У них, наверное, такая установка.

«Однажды обязательно вернусь»

Сейчас Григорий Стоянов живет в южном приморском городе и работает в сфере туризма, увлекается футболом. Григорий считает, что в этом плане ему повезло, потому что Португалия — очень «футбольная» страна, и местные очень удивятся, если ты не интересуешься этим спортом и не болеешь за одну из национальных команд. В каждом кафе вечером на экране будет идти футбольный матч.

Григорий убежден, что однажды обязательно вернется в Молдову — возможно, именно поэтому во время этого интервью он неумышленно использовал фразы вроде «у нас в Молдове» или «мы в Молдове», а не «у них» или «там», хотя уже пять лет живет за границей.

— Не хочу сказать, что я выдвигаю к стране какие-то условия для моего возвращения. Молдова — не то государство, от которого надо ждать больших возможностей. Это страна не для заработка, это страна для жизни. Когда закрою определенные потребности, приеду пожить на Родине. Мне достаточно будет того, что страна определилась окончательно и движется в правильном направлении — развивается как демократическое государство.