«Почему я так политизирована? Намного больше вреда от тех, кто ничем не интересуется» — история активистки из Гагаузии

Анне Челак, уроженке гагаузского села Ферапонтьевка, 31 год, она работник международной НПО, волонтер, фандрайзер и общественный деятель. О сравнении систем образования в Молдове и Великобритании, войне в Украине, широком волонтерском опыте, помощи беженцам и разочаровании в Гагаузии — читайте в её истории.

«Хороший учитель должен жить и дышать своим делом»

Анна Челак — специалист по коммуникациям в молдавском филиале неправительственной организации Plan International. Почти всю свою сознательную жизнь она занимается волонтерской деятельностью, любит фотографировать и пробовать себя в чем-то новом. Анна ведет блог в соцсетях, где делится снимками из многочисленных путешествий, а еще у нее есть несколько успешных кампаний по сбору средств на важные проекты.

Анна родилась в семье украинца и гагаузки. В четыре года она потеряла отца. Сейчас Анна живет в Кишиневе, а большую часть детства и юности Анна прожила в селе Ферапонтьевке.

— После школы я закончила Комратский педколледж по специальности педагога дошкольного образования. Потом решила, что это не мое. Я хотела изучать языки, потому что знала, что языки открывают двери во многие сферы. В общем, я искала себя в то время, я ещё не знала ничего. Поскольку у меня в семье нет никого, кто получил высшее образование, у меня не было никакого наставничества в этом плане, то есть я сама должна была пробивать эту дорогу, и необходимо было также понять, что мне нужно.

После того как закончила педколледж, Анна поступила в университет на преподавателя английского и немецкого языков, после чего проработала в школе в Ферапонтьевке примерно два года.

Анна окончательно поняла, что преподавание — это не то, к чему лежит душа, хотя она очень любит детей. Она боялась, что рано или поздно выгорит, как некоторые коллеги, потому что не считала профессию своим призванием.

— У меня были отличные отношения с детьми, и, когда я [увольнялась], дети подходили ко мне и просили не уходить. Но я поняла, что хороший учитель должен жить и дышать своим делом, ведь ты воспитываешь умы будущего поколения. И я поняла, что у нас в Молдове это большая проблема — многие идут в школу и работают там без любви к своей профессии. Сейчас государство выделяет огромные средства, чтобы привлечь кадры в школу, но у меня большие опасения, что кадры в школу будут приходить только на этот период, пока оплачиваются эти льготы. А будет ли дальше рвение у этих учителей посвящать себя [делу] и чувствовать, что они делают то, что любят — вот это большой вопрос.

Позже у меня был опыт работы в британской школе, и он был огромным. Вот именно не просто опытом работы, а опытом понимания того, каким должно быть качественное образование, особенно в школах и особенно в сельской местности, потому что то желание работать и то рвение, которое я увидела у учителей там, я у нас видела очень редко. И в итоге я поняла, что это то, чего у нас не хватает в Молдове, очень. Для меня было очень интересно посмотреть на разницу образования и понять, почему вообще оно в Англии настолько эффективное, начиная со школы, и насколько это влияет на человека, а в дальнейшем — в целом развитие страны.

Анна признает, что проблема образования сложна, ведь мотивация учителей не берется из ниоткуда, все взаимосвязано: и ресурсы, которые может выделять государство, и отношение к профессии в обществе.

— Там в этом плане — совсем другой мир. К сожалению, наша система образования еще требует работы, и это работа не одного дня.

Про первый волонтерский опыт

Но прежде, чем рассказать, как Анна оказалась в Великобритании, да еще и преподавала в местных школах, хотя еще в Ферапонтьевке твердо решила уйти из профессии, — вернемся к студенческой главе жизни героини. В 2013 году Анна начала заниматься волонтерской деятельностью, и с тех пор волонтерство стало неотъемлемой частью ее жизни, где бы она ни жила.

— Я всегда хотела что-то делать для своего общества. Помню свой первый опыт, проект Pro-Europa. Они делали информационную кампанию, и мы должны были ездить тогда по селам и раздавать [информационные материалы]. Они еще предоставляли помощь людям из уязвимых слоев общества. И организовывали первые Дни Европы в Гагаузии — сейчас в автономии, к сожалению, такого нет.

Затем Анна перешла волонтерить в организацию Miras Moldova.

— По одной из программ они привлекали иностранцев-волонтеров в страну, которые работали в реабилитационном центре, то есть с детьми с ограниченными возможностями, у нас в Комрате. И вторая программа — по журналистике. Люди с опытом в журналистике должны были приезжать, делать какие-то проекты, какие-то исследования о Гагаузии. В основном это были видео и фотопроекты, статьи.

Задача Анны заключалась в том, чтобы сопровождать и всячески помогать иностранным волонтерам — в основном, в качестве переводчика.

— И когда эти журналисты возвращались обратно в свои страны, они делали выставки у себя, ездили с ними по городам. Один из волонтеров, Диего Херрера, сделал книгу о Гагаузии и серию выставок в Испании. Сейчас он известный журналист, который снимает для очень больших изданий. Он находится на фронтовой линии в Украине.

«Они обычные люди, которые просто свернули не туда»

На втором курсе университета Анне посчастливилось несколько месяцев отучиться в США по образовательной программе — телевизионной журналистике. Помимо образовательного опыта в новой для себя сфере, она получила и опыт волонтерства на классической американской «суповой кухне».

— Бездомные или люди из уязвимых слоев туда приходят два-три раза в неделю на бесплатный обед. И еще туда разные организации привозят игрушки, книги, одежду, и т.д. Я ездила туда после университета или на выходных, и это было огромным опытом, потому что таких уязвимых людей нечасто видишь у нас в Молдове. У нас социальная уязвимость немного по-другому выглядит. Например, у нас не так много людей, которые зависимы от наркотиков. Это люди, на которых иногда страшно смотреть, и некоторые брезговали или не хотели к таким подходить, но именно таким людям больше всего нужно человеческое тепло, потому что их часто сторонятся.

Анна признается, что и сама поначалу испытывала отторжение с непривычки, но переборола его.

— Они не ведут себя агрессивно, они не ведут себя неподобающе. Они обычные люди, которые просто свернули не туда в определенный момент своей жизни. И, возможно, у них есть очень много сожалений, но об этом не нам судить, это их жизнь. Возможно, они уже достигли точки невозврата, но наша задача — просто оказывать помощь и показывать доброе отношение.

Со многими такими людьми я говорила, спрашивала их: почему, как вы допустили, что ваша жизнь так пошла? У многих людей депрессия, кто-то — из-за того, что жил на улице, кто-то — из-за того, что умер какой-то родственник, и так далее. То есть каждый человек имеет свою историю и то, что его подкосило. Меня это научило не судить и быть добрее.

Про журналистский клуб

В 2017-2018 годах в Комрате появился журналистский клуб — это проект, который Анна Челак организовала совместно с волонтером-журналисткой из Штатов Хейли Бейдер.

— Благодаря фандрайзингу (это сбор денег и других ресурсов для поддержки социально-значимых проектов — прим. nokta) через американский фонд мы собрали 4000 долларов, на которые закупили камеры, компьютеры, в целом оснастили наш офис Miras Moldova, который уже много лет не имел новой техники. А остальные деньги направили на проект. Мы выбрали 10 молодых людей, которые каждые две недели приходили к нам в течение шести месяцев. Мы организовали для них различные тренинги. Например, видеооператора мы приглашали из GRT, который на волонтерской основе приходил и показывал им, как делать видеосъемку и монтаж.

Потом у нас был мой знакомый, известный документальный фотограф из Испании. Он тогда был в Молдове на одну неделю и приехал, на два дня устроил им фотокурс. Это было очень интересно, потому что они бы такого опыта попросту не получили. А Хейли учила их, как писать статьи. И по итогу проекта они должны были собраться в группы и сделать проекты, которые отражали любую тему гагаузской культуры.

Первая работа в европейском проекте

Затем был еще один европейский проект, в котором Анна уже полноценно работала — как ассистент по коммуникациям.

— Тогда 5 млн евро пришли в Гагаузию и [были распределены между двумя проектами]. Один из них — нашумевший SLPA, о нем Петя Гарчу писал расследование. А второй проект был наш — про интеграцию Гагаузии в рамках евроинтеграции Молдовы. В чем он заключался? Из этих пяти у нас был миллион евро, которые мы должны были распределить на реализацию проектов местных органов власти. Это были проекты малой и средней инфраструктуры.

Я горжусь, что у нас был очень классный босс, женщина-датчанка, которая не распилила эти деньги — и вот сейчас, когда делали расследование, они копнули под наш проект и сказали, что у нас все идеально чисто. Очень классная была команда, мы очень интенсивно работали.

«Мастерат в Великобритании — поворотный момент в моей жизни»

Университет был позади. Познакомившись с американским образованием, Анна решила, что не хочет проходить мастерат в Молдове. Опыт обучения в Штатах и успешные волонтерские проекты помогли ей выиграть конкурс на британскую стипендию Chevening.

— Поскольку многие люди, с которыми я говорила, выиграли ее с третьей-четвертой попытки, я даже не думала, что у меня получится, потому что я еще очень поздно подала, вообще в последние дни дедлайна буквально. И в итоге у меня не было времени даже обдумывать мои эссе, я просто писала все, что думала, то есть не готовилась отдельно никак. К моему удивлению, я прошла все этапы и выиграла. Каждый год примерно 60 тысяч человек подает на эту программу, и только полтора-два процента проходят. Это по миру. Из Молдовы в тот год прошли всего где-то семь человек.

Работа в последнем проекте натолкнула Анну на мысль, что ей хотелось бы продолжать развиваться в сфере коммуникаций. Поэтому она поступила на курс менеджмента по коммуникациям и связи с общественностью в город Кардифф, Уэльс.

— Мой мастерат в Великобритании — вообще поворотный момент в моей жизни, — считает Анна.

Программа обучения длилась год, по окончании разрешалось остаться еще на полгода. Это время Анна решила потратить на опыт работы в стране — в первую очередь потому, что нужна была какая-то работа, ведь сбережений оставалось не очень много. По оконченной специальности брать не хотели — зная, что это наем всего на полгода. Так, неожиданно для себя, Анна снова устроилась работать в сферу образования, где и получила тот преподавательский опыт, о котором мы упоминали ранее.

— Поскольку пандемия еще была в разгаре, но школы работали, многие учителя уходили на карантин. Из-за этого у них постоянно была нехватка кадров. И у них есть очень интересный концепт. У них есть агентства, которые подбирают персонал, который может временно заменять этих учителей.

Одним из таких преподавателей на замену стала и Анна — она ездила по разным селам и поселкам Уэльса и проводила, в основном, уроки английского. Иногда — уроки, связанные с религиозным и этническим разнообразием, чтобы прививать детям толерантность и понимание чужих религий на светском уровне; или уроки, связанные с построением карьеры.

— Но самое интересное, что урок мне не надо было готовить. Учитель дома на карантине готовил все и высылал мне материалы, я с ними постоянно была на связи.

Из-за локдауна вместо положенных полутора лет Анна прожила в Уэльсе в общей сложности два года — и очень его полюбила.

В Уэльсе всё на двух языках. Так должно быть и в Гагаузии

— Уэльс уникален тем, что у них есть свой язык. Из всей Великобритании только в Уэльсе всё везде переводится на второй язык. И это то, чего у нас в Гагаузии не хватает. Даже счет за свет тебе приходит на обоих языках, и когда проходит заседание в парламенте, любой человек может перейти на уэльский. Все, кто работает в парламенте, обязаны свободно владеть уэльским.

В Гагаузии почти весь документооборот на русском, а не на гагаузском. И поэтому язык тоже не обогащается. А уэльский считается одним из самых быстро развивающихся языков в Европе, потому что очень много программ и денег направлено на его поддержку.

Отмечает Анна и красоту Уэльса.

— Очень красивая природа, у них есть свое море. Кардифф — небольшой город, чуть меньше Кишинева. Очень много красивых парков, очень зелено, очень хорошая инфраструктура для велосипедов.

Именно там Анна поборола детскую фобию и научилась ездить на велосипеде.

— По чистой случайности меня научила девочка, с которой я познакомилась в парке — а она оказалась велогонщицей из национальной сборной и три часа меня там учила. [Развитая инфраструктура для велосипедов] — это то, чего мне в Молдове очень не хватает. Я здесь купила велик, но боюсь на нем ездить по городу.

Жителей Уэльса Анна считает менее чопорными и более простыми, чем англичане, а жизнь, относительно Англии, там дешевле.

— Я там жила два года и не скрою — мне было тяжело оттуда уезжать. Если бы на тот момент у меня было румынское гражданство, я бы осталась. В целом Уэльс напомнил мне Гагаузию по своему статусу, а также напомнил о том, что можно было бы сделать и у нас [в той же языковой сфере], но не делается. Понятно, что у них намного больше денег, но я думаю, что дело не только в деньгах, дело в самой инициативе, которая исходит от представителей органов власти.

Когда я вернулась в 21-м году, какое-то время жила в Ферапонтьевке и пыталась искать работу. И у меня [на контрасте] был… вот бывает культурный шок, а это, наверное, обратный культурный шок. На следующий же день на меня рявкнули во время звонка в банк — а я привыкла к тому, что в Англии все очень вежливые.

«За 72 часа мы собрали 7 тысяч долларов»

Началась война, в Молдову и Гагаузию в частности шли потоки украинских беженцев, стали появляться центры их размещения — в которых то и дело требовалась какая-то гуманитарная помощь.

— И в Бессарабке, и в Конгазе, везде нужна была помощь. Понятно, люди несли еду и одежду, но эти центры также нуждались в холодильниках, бойлерах, кухонных плитах и т.д. И мне очень много знакомых из США и Великобритании звонили, спрашивали, как они могут помочь. На тот момент в Комрате жил мой друг-американец Сантьяго Лосада, он работал в университете, был там волонтером. И мы решили использовать его американский счет для сбора средств. В своих инстаграме и фейсбуке сделала пост — и за 72 часа мы собрали 7 тысяч долларов.

Тогда Анна решила закрыть сбор средств, потому что не была готова к таким суммам — обо всем нужно отчитываться перед донатерами, большие суммы — это слишком большая ответственность для команды из двух человек. На тот момент они решили сначала реализовать собранные 7 тысяч. Первые две тысячи, которые поступили в первые же сутки, пошли на гуманитарку, которую они отправили через международную организацию для беженцев на границе: одеяла, предметы гигиены, детское питание. Остальные деньги пошли на нужды беженцев и центров их размещения в Гагаузии. За эту помощь, которую организовала Анна совместно с Сантьяго, университет в Кардиффе включил ее в список 30 лучших выпускников.

— Я бы не хотела никогда получить награду за такое дело. Я бы не хотела, чтобы началась война и чтобы меня награждали за то, что я помогаю людям, которые бегут от нее.

Весной 2022 с благотворительной миссией в Молдову пришла неправительственная организация Plan International, которая борется за права детей и равенство девочек более чем в 80 странах мира. Можно сказать, Анна была у истоков создания молдавского филиала, потому что ее наняли в качестве ассистента и переводчика в марте 2022 года, когда с «исследовательской экспедицией» команда специалистов из центрального офиса пребывала в Молдове.

— Мы начали ездить по Молдове, по границам, они оценивали ситуацию. И после этого они решили, что будут разворачивать здесь свои операции и работать. И через две недели меня наняли — сначала просто как помощника менеджера, а затем, где-то через полгода — как специалиста по коммуникациям.

На этой должности Анна работает и по сей день.

«Глобально мы делаем очень много всего»

— Сейчас у нас гибридная программа, сейчас мы работаем и с беженцами, и с местным населением, но на тот момент вся помощь была направлена только на беженцев, потому что и все деньги, которые мы получали, также были для беженцев. Вообще глобально у нас фокус на детях и образовании, особенно на девочках. Но мы здесь не занимаемся, например, тем, чем занимаемся в Африке — юридической помощью для девочек, чтобы им в принципе разрешали ходить в школу и т.д. Но здесь мы также поддерживаем детей, облегчаем им доступ к образованию.

Допустим, мы открыли центр, который оснащен компьютерами, специалистами — это учителя, которые после школьных уроков делают определенные мероприятия, организуют какие-то дополнительные уроки про построение карьеры или IT, и так далее. В прошлом году мы также раздавали школьные принадлежности и рюкзаки уязвимым семьям из Молдовы.

Кроме того, у нас есть программа по подготовке родителей для общения со своими детьми во время пубертатного возраста. Это программа называется «Жизненные навыки», она как для подростков, так и для их родителей — и сессии проводятся параллельно для одних и других.

Глобально мы делаем очень много всего. Например, в прошлом году мы впервые провели мероприятие, где девочка стала послом Великобритании на один день. А в Финляндии девочка была президентом.

Как рассказывает Анна, многие из программ по-прежнему включают помощь детям украинских беженцев.

— У нас есть игровой автобус, в котором работают как минимум пять специалистов: психолог, несколько соцработников, арт-терапевт. И вот они ездят практически по всей Молдове и делают мероприятия для детей: как местных, так и беженцев. Это такая игровая терапия, которая в том числе направлена на то, чтобы украинские дети могли интегрироваться в молдавское общество. Этот наш проект очень известен в странах украинского кризиса: Украине, Польше, Молдове и Румынии. Он довольно уникален, потому что ни одна из других этих стран не смогла его реализовать.

Еще мы при помощи нашего партнера из Кишинева создали уникальную базу данных, которая отслеживает детей, приезжающих в Молдову без сопровождения. И это тоже часть нашей программы по защите детей, потому что Украина отправляла очень много детей из детских домов, или, например, родители не могли выехать, но они отправляли своих детей с какими-то родственниками. Все равно это считается, что ребенок находится без основного родителя. И мы также делали тренинги для пограничной полиции о том, как идентифицировать таких детей, какую помощь им оказывать, как их перенаправлять в определенные службы и органы — так, чтобы эти дети не попали в руки тех, кто занимается трафиком и т.д.

«Всё, что у неё есть, — это её ребенок и сумка»

— Когда я только начала работать в «Плане» и когда мы начали ездить по границам, я видела этих женщин, которые переходят мост между Молдовой и Украиной.  Идет дождь, идет снег, и ты видишь, как мама идёт с ребёнком, которого она к себе прижала. Она замёрзла, ребёнок плачет, она плачет… Она не знает, что там, после границы, кто эти люди, куда идти. И ты понимаешь, что это, возможно, человек, который потерял всё. Возможно, её мужа забрали на фронт, возможно, у неё дом разбомбили. И всё, что у неё есть, — это её ребенок и её сумка.

Я, как человек, который занимается коммуникацией, тоже постоянно пишу истории о людях. Очень много было интервью, на которых я сама плакала.

Я ездила и в Бучу, и в Харьков, всё это видела. Там, за Харьковской областью, был город, которого просто уже нет. Там просто ряд улиц и стены, за которыми уже ничего нет — просто стены домов с дырами от окон. Поскольку у нас организация занимается образованием, нам надо было показать, в каком состоянии школа, и мы снимали эту разбомбленную школу. И я помню, как я потом вернулась в Молдову и делала интервью с девочкой из Харьковской области, и она мне говорит, как она хочет вернуться в свою школу. А ты понимаешь, что этот ребенок уже никогда не сможет вернуться в свою школу, потому что там просто уже нет ничего, и все ее одноклассники уже где-то по миру разбросаны.

«Ты прерываешь свой сон и спускаешься в подвал, потому что в любой момент может прилететь»

Анна вспоминает, как вживую увидела одну из работ художника Бэнкси, которую тот оставил в Киевщине. А на фоне работы — разбомбленные дома.

— Я тогда сфотографировала это и сделала сторис. Написала, что это тот момент, когда ты видишь трагедию на переднем плане и на заднем плане. И на заднем плане — это не работа художника, это напоминание об украденном мире.

— В прошлом году я была в Киеве. Это было в ноябре, незадолго до второй годовщины войны — и, казалось бы, уже много времени прошло, люди уже привыкли. Но когда начинается сирена, ты видишь страх на лицах людей, они начинают прятаться, куда-то бежать. Я месяц там жила, и это была жизнь в постоянном страхе. Ты просыпаешься в три ночи и видишь, как рядом ПВО стреляет в небо. И ты прерываешь свой сон и спускаешься в подвал, потому что в любой момент может прилететь. И ты постоянно сидишь в этих группах в телеграме, в вайбере, следишь, куда летит.

В Молдову приезжают женщины и рассказывают свои истории: «вот, у меня муж умер на войне», «вот, у меня ребенок болеет, потому что в Одессе отключали свет постоянно, я не могла кормить его, ребенок замерзал». Столько трагических судеб, я уже и не смогу вспомнить все истории, что слышала. Я даже начала работать с психологом и все это прорабатываю, чтобы у меня не было постоянных флешбэков. Потому что, когда я начала работать, у меня была очень большая эмоциональная нагрузка и в какой-то момент это надломило, подкосило. Но сейчас я уже научилась как-то управлять своими эмоциями, потому что, когда берешь интервью и перед тобой плачет женщина, ты не должна начинать плакать вместе с ней, а должна как-то подбодрить и успокоить.

«В первый год войны я даже спорила с таксистами»

Как и многие антивоенно настроенные уроженцы Гагаузии, после начала полномасштабного вторжения России в Украину Анна Челак столкнулась с разницей во взглядах с родственниками. К счастью, это не привело к разрыву связей: чтобы избегать конфликтов, Анна договорилась (например, с братьями, часть из которых живут в Москве) попросту не поднимать эти темы — «все равно они останутся при своем мнении, потому что пропаганда отлично работает».

— Я просто сказала: время покажет, на какой стороне истории вы были, правильной или нет. Когда режим Путина закончится, у многих откроются глаза, как сейчас открываются глаза у нашего поколения на то, что делал Сталин. Не у всех, конечно, потому что людям очень сложно менять свое мировоззрение, свою веру во что-то. Потому что «как это так: я всю жизнь жил неправильно, верил во что-то не то?» Это тяжело принять любому человеку.

А маме с отчимом я просто отключила все российские каналы еще в начале войны. Их потом уже в Молдове заблокировали, но я еще раньше отключила все, что могла. У нас была спутниковая тарелка, и они не поняли, что произошло, потому что не умеют там ничего делать, — хитро улыбается Анна, — Брат, конечно, звонит, что-то им рассказывает, но я [прошу его этого не делать].

Понятно, что в селе у нас очень пророссийские настроения, мама работает в школе, и тоже все везде говорят об этом. Но моя мама — человек нейтральный, она обычная сельская женщина, которая всю жизнь работала в поле. Она мне доверяет и прислушивается к моему мнению, потому что я образованная. Даже сейчас вот про эти деньги от Шора [пенсионерам и соцработникам] — я говорю: «мама, нет». Я говорю: «Это не ваши деньги, и это даже не деньги Шора. Были бы это честные деньги, присылал бы он их самолетом через людей? Если были бы честные деньги, то Молдова бы пустила их через обычный трансфер и раздала бы вам». Давай, говорю, я просто сама дам тебе две тысячи леев, и всё.

А в целом в первый год войны я даже спорила с таксистами — ещё пыталась что-то донести до гагаузов, а потом поняла, что нет смысла. Особенно когда пришла Гуцул к власти, я вообще потеряла всякую надежду. И теперь я просто приезжаю к родителям и не хочу там больше никуда ходить, ни с кем разговаривать. Ну и делаю иногда в Гагаузии какие-то свои проекты небольшие. Вот сейчас, например, мы собрали три тысячи долларов на публикацию псалмов, которые перевел на гагаузский один монах из Америки, Космас Шарц. Он живет в Комрате.

Я просто хочу сохранения языка, но в целом энтузиазма что-то делать там у меня уже нет. Меня очень злило, что мы должны собирать с мира по нитке, чтобы напечатать эти книги, когда руководство автономии сидит и в ус не дует о том, что происходит в Гагаузии, как сохранить язык, как сохранить людей внутри региона. Вместо этого они занимаются какой-то ерундой: поездки в Москву, дают людям по 200 леев, чтоб Гуцул снимали в аэропорту с толпами, и так далее.

«Мы должны вспомнить, кто мы и за что боролись, когда создавали автономию»

— Меня спрашивают, почему я так политизирована. Потому что намного больше вреда от тех, кто ничем не интересуется, ведь ими намного легче манипулировать. Они не задают вопросов, не относятся критически к той информации, которую получают. Никто из них и не подумает перепроверить ту статью, которую прочитали в gagauzinfo.

Сейчас — тот самый момент, когда гагаузы должны опомниться, вспомнить, кто мы есть, за что мы боролись, когда создавали автономию. Мы должны понять, что не стоит так легко отдавать это всё в руки тех, кто не боролся за нашу автономию и за нашу идентичность, кто может всё это развалить. И я считаю, что каждый из нас должен задаться вопросом: «А что мы делаем для того, чтобы сохранить то, что наши предки так тяжело получили?»

Являемся ли мы настоящими патриотами? В ближайшие два года мы либо поймем, что пора бороться с этим [шоровским] режимом и восстанавливать нашу репутацию, либо от нас окончательно отвернутся все.

Читайте также:

• «Я хочу просто хороших изменений» — как мать троих детей из Казаклии стала активисткой и советницей
• «Гагаузии не нужны талантливые люди, Гагаузии нужны люди, которые молчат» — молодой артист о жизни в автономии
• «По своей сути гагаузы очень даже любят демократию» — бывший ведущий GRT о проблемах автономии и своем переезде в Португалию
• «А сколько ты еще будешь поститься?» — комратчанка о жизни сыроеда

Больше историй уроженцев Гагаузии см. здесь.

nokta